Я небрежно машу рукой:

— Ты же знаешь этих репортеров. Вечно делают из мухи слона.

— Ви, лгать дьяволу как минимум глупо.

Блин.

— Ладно, скажу. Во-первых, меня толкнули в воду, а во-вторых, я не спасла маленькую дрянь. Я вытащила только мерзкую псину. А псина перед этим украла мой шарф. Ну, тот, что мне подарил Джимми Фэллон. Ты на моем месте тоже полезла бы в пруд.

Люси подходит к окну, клубы черного шелка окутывают стройные лодыжки. С минуту она вглядывается в ночь, затем оборачивается.

— Правила существуют для всех, Ви. Я тебя не просила никого убивать. Я даже не просила тебя лгать, воровать или мошенничать. Единственное, что от тебя требуется, — бездействие. Сейчас не средние века, сейчас от людей мне нужно только бездействие. Именно оно способно творить чудеса, именно благодаря ему моя Программа улучшения качества жизни так хорошо работает. А ты совершила поступок. Как ты могла?

— Меня толкнули, — повторяю я, как попугай. — Я так и не спасла девчонку.

— Ты пыталась ее спасти. А тебе нужно было просто подождать, пока она утонет.

В ушах пищит противный голос: «Нет, ты не могла ждать», но я его игнорирую. Мне во что бы то ни стало надо выкрутиться, иначе даже страшно представить, что будет.

Я стою на своем:

— Не вижу смысла спорить. Ты позвонила. Я пришла. Больше подобное не повторится. Клянусь могилой матери.

— Твоя мать жива.

— Пока жива. Ты бы видела, сколько она курит. Очень скоро мне будет чем клясться.

Я пожимаю плечами — равнодушно, как и подобает эгоистичному, испорченному, презирающему родителей клиенту.

Люси смотрит пристально, так пристально, что даже в доспехах от Холстона мне нелегко держать оборону. Затем она подходит к бармену Антонио и берет стакан содовой. Бармен провожает хозяйку телячьим взглядом. Люси поднимает руку — и тут же из камина слышатся вопли грешников, от которых по коже продирает мороз.

Всегда считала себя храброй, даже безбашенной, а сейчас просто боюсь наделать в свои стринги от «Ла Перла».

Люси хохочет, и вопли, хвала Господу, прекращаются. Меня перестает трясти.

Люси делает большой глоток содовой. Я стараюсь смотреть только на кубики льда в ее стакане. Лед, по крайней мере, настоящий — это меня в какой-то степени успокаивает. Только в какой?

— Ви, почему ты стала играть против меня?

— Люси, о чем ты говоришь?

— Разве ты не знаешь, что у тебя внутри? Не знаешь, для чего родилась на свет? Помню, как мы познакомились. До встречи с тобой я ни к одному из своих клиентов не испытывала симпатии. Конечно, одни мне нравились больше, другие меньше, но хочешь, скажу, почему я стала выделять тебя из всех? Потому что ты никогда не пыталась гнать картину, казаться лучше, чем ты есть на самом деле.

«Спасибо», — думаю я.

— Мне с тобой всегда было легко. Я читала твои мысли прежде, чем они у тебя возникали. Я знала, что ты сделаешь, еще раньше тебя. Ты так на меня похожа!

Люси вздыхает, качая головой.

Кажется, пора признаться, что на самом деле я считаю Люси круче всех в Нью-Йорке. У нее весь мир в кармане, и когда она говорит мне то, что сказала сейчас, у меня просто башню сносит. И в то же время… меня как-то не прикалывает мысль, что я похожа на Люси. Когда я наедине с Люси-женщиной, я забываю, что вообще-то Люси — дьявол. Например, я никогда бы не стала извлекать из камина человеческие стоны — по крайней мере, я думаю, что не стала бы. Такие приколы не в моем вкусе, и, честно говоря, меня это радует. Сейчас, конечно, лучше ничего подобного не думать.

Люси продолжает:

— Надеюсь, ты уже попробовала читать мысли, потому что сейчас ты этой способности лишишься. Точно так же, как ты лишилась способности понимать меня. Да, Ви, ты не понимаешь, как сильно меня разочаровала. Думаю, ты возьмешься за ум и хорошо проявишь себя на втором уровне. Да, еще кое-что: ты ведь не собираешься в ближайшем будущем разгуливать в купальнике?

Платье от Холстона стягивает мои бедра, как веревка — шею висельника, по икрам бегут мурашки.

— Люси, ты ведь этого не сделаешь?

Еще как сделает. Уже сделала. Поздно метаться.

— Всего полдюйма, моя прелесть. Я не так страшна, как меня малюют.

Люси с достоинством королевы усаживается в кресло с прямой спинкой и изящно скрещивает безупречные ноги.

— Как только ты завербуешь еще одного клиента, твоя попка снова станет как орех.

Здравствуй, хорошо забытый комплекс неполноценности. На часах пять утра. Я устала, и у меня снова жирная задница. Явно не мой день.

— Инцидент исчерпан? — сухо спрашиваю я.

— Вполне.

В комнату входит йоркширский терьер и тычется носом в колени Люси. Она гладит собаку, та смотрит с нескрываемым обожанием. У меня устойчивое впечатление, что терьер не всегда был терьером. Люси вскидывает глаза — черт, снова прочитала мои мысли.

Проклятье!

Люси улыбается и треплет собаку по холке.

— Смотри же, Ви, не повторяй ошибок.

— Даже не сомневайся, Люси, — с чувством отвечаю я, так как не имею ни малейшего желания провести остаток дней в шкуре какого-нибудь пекинеса.

Я ухожу. «О, моя боль, я твой король! Я твой король, моя ты боль!..» — воет радио в лифте. Неужели Люси и правда может во мне не сомневаться?

И при мысли, что я только что солгала дьяволу, у меня трясутся поджилки.

Ночь проходит в кошмарах. Мне снится, будто я горю в камине у Люси и не могу выбраться, потому что моя задница раздулась и я застряла, словно Винни-Пух в кроличьей норе. А бармен моей мечты хохочет замогильным голосом, как все Адамсы, вместе взятые, и показывает пальцем на мои бедра. В первый раз за два года я не уверена в правильности своего выбора. Я ворочаюсь с боку на бок, но солнце, несмотря ни на что, встает, я выбираюсь из постели и смотрюсь в зеркальный шкаф-купе. Я слишком хорошо помню, что у меня было еще совсем недавно: двухкомнатная квартирка в Ньюарке, убойная работа в бухгалтерии и Марв. И я еще сомневаюсь, стоило продавать душу или не стоило?

Я мокну в ванне несколько дольше, чем обычно, не спеша одеваюсь и отправляюсь в бутик. По понедельникам народу обычно мало, но мне нужно чем-то занять мозги.

Первое, на что я обращаю внимание на улице, — необычное скопление бомжей. Да, помню, это Нью-Йорк, здесь водятся бомжи, хотя обычно они не высовываются. Налоги у нас ого-го, отсутствие души от них не освобождает (как будто у агентства «Блумберг»[9]денег мало), и мы имеем право за свои кровные не наблюдать бомжей с утра до ночи. Везде должно быть чисто. Ну почему именно сегодня, когда я и без того нервничаю из-за задницы, еще и бомжи попадаются на каждом шагу?