Бумаги не хватило, я торопливо схватил другой лист. Ордоньес вошел на цыпочках, я услышал жаркое дыхание за спиной, перестал рисовать и сделал вид, что веду острым кончиком пера по водной глади между двумя островами, измеряя расстояние.

Он некоторое время сопел сзади, затем я услышал его несколько потрясенный голос:

— Это их столько?.. Ничего себе!

— Еще не все, — заверил я.

— Господи, — сказал он, — их в самом деле как семечек в огурце!.. Откуда у вас такая подробная карта?

— А что, в мой вещий сон не верите?

— Верю, — ответил он, — но чтоб с такими подробностями… гм…

— Тогда император прислал, — сказал я. — Как эрцгерцогу этих самых островов.

— Эрц… — проговорил он, — эрц… чего?

— Эрцгерцогу, — повторил я. — То есть я уже не герцог, а так… нечто повыше. Чуть-чуть. Ну сколько, я спрашиваю, можно герцогом быть? Засиделся, образно говоря, весьма зело. И даже обло не лепо ли не бяше. Но, конечно, ниже… гм… всяких там, так что можете не снимать шляпу… Эта вот часть, что известна императору, а вот туда дальше… гм… либо не заплывали его бравые капитаны…

— …либо еще более бравые им обломали рога, — сказал он угрюмо.

— Во что верите больше?

— Да, — согласился он. — Императоры они такие… загребущие. Значит, там им сумели дать по сопатке. Думаю, не стоит получать и нам. Я как-то больше люблю других сопатить. Все-таки у императора и флот побольше, и людей не жалко, их, как муравьев на дохлой жабе…

— Значит, — сказал я, — вот на этой стороне карты оставим пятно и напишем: «Здесь могут водиться драконы».

Он нахмурился, нехотя кивнул.

— Мы с Юга шли через океан намного западнее. И попали к берегам Сен-Мари миль за пятьсот отсюда по береговой линии. Острова по дороге попадались, но гораздо мельче. В основном необитаемые. Да мы и сами благоразумно не покидали кораблей, за исключением группы матросов, которых отправлял за питьевой водой.

— И за дичью, — добавил я.

— И за дичью, — согласился Ордоньес. — На рыбу уже смотреть не могли.

— Благоразумно, — похвалил я. — Вашей целью было пересечь океан и достичь моих владений на этом берегу. Нарываться на подвиги будем позже.

— Нарываться? — переспросил Ордоньес, он поднял брови, услышав новое слово. — Это что-то особое?

— Еще как особое, — заверил я. — Даже особенное. Кстати, ближайший из отмеченных на карте островов прямо по курсу, если я правильно нарисовал. Он похож на гору, что торчит прямо из моря. На лодке можно причалить лишь в одном месте, а так везде отвесные скалы. Да и то очень осторожно, наверняка подводные камни могут повредить днище…

После обеда налетел короткий злой шторм, корабль поднимало на волны к небесам и швыряло в бездонные глубины. У меня всякий раз замирало сердце, словно в невесомости падаю с высокой скалы, затем шторм так же внезапно ушел, даже не ушел, а исчез прямо на месте, словно рассыпался.

Примчался вахтенный с докладом, что, дескать, повреждений нет, если не считать того-то и того-то, неплохо бы подправить.

Ордоньес нахмурился, взгляд его уперся в остров, мимо которого корабль проползает медленно и аккуратно на полуспущенных парусах.

— Похоже, — произнес он мрачно, — там хороший строевой лес. Надо взять пару стволов, этого хватит.

Матрос умчался, я спросил с удивлением:

— Это такая короткая буря потрепала так сильно?

Он покачал головой.

— Нет, потрепал переход через океан. На обратный переход сил не хватило бы и нашим двум кораблям, но для каботажного плавания вдоль берега мы еще можем некоторое время… Вот и перевозили рыцарей из Вестготии. А этот шторм повредил то, что уже и так требовало ремонта.

— Да, — сказал я с чувством, — понимаю. Раньше полагал, что моряки в море только и делают, что лежат на палубе под солнышком или проигрывают штаны друг другу в кости.

Он ухмыльнулся.

— Многие так думают.

На палубе был стук ног, крики, шлюпку опустили на воду. Помимо гребцов, вооруженных топорами и пилами, по веревочной лестнице слезли и двое плотников.

Я кивнул Ордоньесу.

— Дорогой адмирал, скоро увидимся!

Он крикнул вдогонку:

— Вы… тоже?

— А как же, — ответил я.

Он сказал с досадой:

— И чего я спрашивал?

Я сбежал на палубу и взялся за веревочную лестницу, но дорогу загородил Юрген.

— Что тебе? — спросил я с удивлением.

Он заметил мрачно:

— Вообще-то не по рангу вашей светлости лично высаживаться на берег. Это умаление его достоинства.

— Так я же не цветочки нюхать иду!

— Тем более, — возразил он. — Вы — главный, а на берегу может быть всякое…

— Что?

— Не знаю. Чужой берег. Совсем чужой. Разве не чувствуете?

Я пожал плечами.

— Чувствую. Но что делать, я больше других готов ко всякому. Если что случится… у других шансов вернуться еще меньше.

Он проворчал:

— Ваша светлость, нас много, вы — один… такой. Вас надо беречь. Если с вами что случится, нам всем придется несладко.

Голос его был грубый, смотрит раздраженно и сердито, но что-то отечески заботливое я вдруг увидел и ощутил в его огромной взъерошенной фигуре.

— Мы все вернемся, — заверил я тепло. — По возможности, целыми.

Меня ждали в качающейся лодке, Мишель оттолкнулся веслом от корпуса корабля, все выждали пару секунд и разом, как одна гигантская сороконожка, опустили длинные лапы весел.

Лодка ускоряющимися рывками начала отдаляться от корабля, весла врезаются в воду красиво и почти одновременно.

— Греби дружнее! — прокричал Юрген. — Это какой у нас остров в океане по счету?

Мишель ответил угрюмо:

— Я умею считать только до десяти…

— А я до трех, — ответил ему в тон один из матросов.

— А я вообще не умею, — сказал Юрген и добавил хвастливо: — Мой козырь выше!

Весла равномерно врезаются в воду, лодка двигается сильными толчками, но не успевает ослабеть инерция первого, как новый рывок, еще и еще, далекий отсюда берег начинает наконец-то приближаться, вырастать в размерах.

Берег с этой стороны высок и крут, настоящая гора поднялась из воды отвесной стеной, но в ней щель, прогрызенная то ли ручьем за сотни лет, то ли чем-то еще, во всяком случае, можно и лодку встащить на мелкие камешки, а нам пробраться к тем местам, где с палубы корабля так хорошо смотрелся корабельный лес.