Я засунула руку в карман, но телефон исчез. Разумеется, я его выронила. Я вздохнула и застегнула молнию надетой поверх порезанной футболки худи. Хорошо хоть, что никто не напялил на меня больничную пижаму. Может, мне позволят просто уйти.

Конечно, у меня не было ни машины, ни крупной суммы наличных, и багаж мой остался в самолете. Мысли прекратили крутиться вокруг происшествия в аэропорту, и я сосредоточилась на досадном отсутствии мобильника.

– Паршивцы террористы, – тихо выругалась я.

– Вы не должны произносить это слово.

Я подняла глаза. В дверях стоял маленький мальчик, возможно, лет десяти. Он был в красном дождевике из синтетики, блестящем и мокром.

– Прости, – извинилась я.

– Ладно, – он воспринял извинение как разрешение зайти в комнату, – не мне указывать взрослым, чего им не говорить, даже если они сквернословят. Ты ведь взрослая?

– Смотря как посмотреть, но в сравнении с тобой – да.

– Ага, – кивнул он. – Я – Том.

– Лиззи, – представилась я. Голова налилась свинцом: террористы, врачи, загробный мир, да еще незнакомый малыш – никто не дает мне поспать.

С его дождевика на пол стекала вода.

– Идет дождь?

– Нет, но шел.

– Понятно, – пробормотала я, ничего толком не понимая: все-таки уже наступили заморозки, какой еще дождь на улице? Из-под подола дождевика выглядывали босые ноги Тома.

– Когда был дождь? – уточнила я.

– Когда меня сбила машина, – ответил Том.

Я почувствовала, как кусок льда, который растаял благодаря поцелую Ямараджи, заскользил вниз по позвоночнику, подобно холодному пальцу. Казалось, что вся больница разом утихла, словно звук высосало нечто голодное до шума, гула голосов и жизни.

Я зажмурилась, но тотчас открыла глаза. Том стоял у двери и странно смотрел на меня.

– Ты как, Лиззи?

– Не знаю, думаю, я умирала сегодня.

– Не бойся, больно только вначале, – сказал он, нахмурившись. – А ты светишься, как та милая леди, которая приходит.

– Милая леди?

– Та леди, что не мертва. Она – мой друг.

– А… – протянула я. Мне казался далеким собственный голос, как будто я уже крепко заснула и в мои сны просачивался чужой разговор.

– Она приходит каждую неделю и болтает со мной, – Том залез в карман и вытащил что-то мокрое. – Хочешь жвачки?

– Нет, спасибо. – Я чувствовала, как сердце бьется все ровнее, и покосилась на приборы у моей койки.

Я светилась, как Ямараджа и та женщина, которая навещает призраков.

– Послушай, Том, ночь у меня выдалась жуткая. Я очень устала.

– Ладно, – произнес он, – мне пора. А ты выздоравливай побыстрей!

– Спасибо. Тебе того же… как бы.

Том обернулся на пороге, чтобы помахать мне рукой.

– Пока, Лиззи.

– Пока, Том. – Я зажмурилась и отсчитала десять глубоких вздохов, после чего пиканье, отслеживавшее мое сердцебиение, стало немного равномерней.

Когда я снова открыла глаза, Том исчез, а больничная суматоха вернулась. За дверью сновали люди в зеленых и голубых хирургических костюмах, и никто не смотрел на меня.

Я стянула пластиковый зажим с пальца, соскользнула на пол и сделала несколько шагов к двери. Опустилась на колени, чтобы приложить ладонь к тому месту, где только что находился Том.

Больничные плитки блестели, но оказались совершенно сухими.

– Эй, милая, чем мы тут занимаемся? – донесся голос из коридора.

Я вскинула голову. Это был медбрат, который привел меня в палату. Он быстро опустился на колени и ласково взял меня за запястье, прощупывая пульс.

– У тебя закружилась голова?

– Нет, – произнесла я, – просто кое-что проверяла.

– На полу? – Его большая мягкая рука взяла меня за плечо. – Как насчет того, чтобы отдохнуть?

Я самостоятельно поднялась на ноги, и он наградил меня поощрительной улыбкой.

– Мне… померещилось, что там мокро, и кто-нибудь поскользнется.

Он посмотрел на пол.

– По мне, все нормально. Почему бы тебе не прилечь, милая?

– Да. – Я послушно побрела обратно, причем медбрат все время придерживал меня за локоть.

– Сейчас позову доктора Гаваскара. Ты не будешь вставать?

– Не думаю, что кто-нибудь звонил моей маме, – пробурчала я, – наверняка она уже слышала новости. Должно быть, она рвет и мечет!

– Думаю, сейчас авиалиния и УТБ[10]связываются с родственниками. Сколько тебе лет?

– Семнадцать.

Его глаза слегка округлились.

– Я принесу тебе телефон, просто жди.

– Спасибо.

Медбрат исчез в коридоре, и я, наконец, осталась одна. Теперь я слушала только писк прибора и собственное сердцебиение. Я решила, что совершенно незачем рассказывать медбрату о Томе. Позже – во время бесед с доктором Гаваскаром, безжалостно-дотошной женщиной с авиалинии и двумя оперативниками из ФБР – решимость молчать на тему призраков и загробных миров так и не поколебалась.

Спустя четыре часа приехала мама, и мне вообще не пришлось ничего ей выкладывать. Она молча обнимала меня, а я тихо плакала.

Макс, секретарь Мокси Андербридж, зашел за Дарси ровно в семь часов этого же вечера и отвел ее на «Пьянку подростковых авторов».[11]

Дарси подготовилась еще в пять, что было на нее не похоже, но к маленькому черному платью требовался макияж, а она красилась редко и не приобрела в этом деле сноровки. Как правило, Дарси приходилось все начинать заново после первой попытки, однако сегодняшняя авантюра перед зеркалом прошла как по маслу, и она целый час находилась на взводе, боясь прикоснуться к собственному лицу.

Было бы проще облачиться в джинсы с модным топом из черного шелка и совсем не краситься, как она и собиралась. Но раздумья ее прервал Макс, щеголявший в чинос[12]и свитере с логотипом мультсериала «Громокошки».

– Я не слишком разоделась? – спросила Дарси, когда они ехали на лифте в холл.