портиться. Часам к трём ночи шторм разыгрался нешуточный. Пошел сильный дождь, а при очередной смене курса, холодный осенний ветер, став встречным, со свистом ворвался в открытые иллюминаторы. Ливень и волны, захлёстывающие судно, очень быстро залили каюту до такой степени, что вода стала проникать через комингс в коридор. Пробуждение Владимира Ивановича наступало медленно. Вначале, до его затуманенного сознания, дошло, что очень холодно и мокро. Попытки закрыться от пронизывающего холода, спрятавшись под подушку, успехом не увенчались. Будто огонёк во мраке, из глубины его полусонного сознания пробивалась мысль: – здесь что-то не так, в тёплой, уютной каюте этого быть не должно.

Леденящий душу и тело холод способствовал пробуждению. Оно ещё полностью не наступило, но уже позволило установить, что вокруг кромешная тьма, сырость, всё ходит ходуном. Воспалённый мозг рисовал картины происшествия, одну страшнее другой. Необходимо принимать хоть какие-нибудь меры для спасения решил он. Тело механика, исполняя волю его сознания, приняло сидячее положение. Ощупывая руками вокруг и не находя ничего, кроме мокрой опоры под собой и пустоты под свисающими ногами, он, инстинктивно, поджал их и стал ощупывать себя. Вроде всё в порядке: голова, руки, ноги на месте, нигде не болит, – это слегка обрадовало его. Занявшись исследованием окружающего пространства, он проползал, как ему показалось, целую вечность. Не обнаружив ничего существенного – подполз к самому краю кровати и, опустив руки, пошарил вокруг. Внизу была бездна. Набравшись храбрости, он, лёжа на животе, свесил ноги, но, едва коснувшись пальцами ледяной воды, отдёрнул их. Механик снова уселся и стал лихорадочно соображать. Пожалуй, его худшие предположения сбываются. Судно действительно утонуло, а его, чудом спасшегося на каком-то понтоне, несёт неизвестно куда. В море шторм, сигнальных средств – нет, никаких запасов – нет, шансы к спасению своими силами незначительны. Всё. Это конец. Панический страх полностью овладел им. Сложив руки рупором, он закричал, что есть мочи: «спасите…. помогите…. тону…».

Смежной с каютой механика была каюта капитана, спальня и кровать которого находились прямо за переборкой. Услышав истошные вопли, капитан, недавно заснувший, не сразу отреагировал на этот призыв. Его сознание также пыталось контролировать ситуацию, – что за крики, кто кричит, если тонет, то почему он один, а не мы все, – промелькнула где-то слышанная фраза, – где вахтенный штурман, почему не объявляют тревогу?

Эти вопросы пока оставались без ответа. Капитан хорошо знал своего помощника, находящегося сейчас на вахте, сообразительности ему не занимать. Поэтому бездействие штурмана удивляло. Из-за переборки вновь донеслись истошные призывы о помощи. Капитан вскочил с кровати. Цепляясь за переборки, так как качка усилилась, – а крен достигал 20–25 градусов с борта на борт, – рванулся в коридор.

– Утопленник, твою душу мать! Сейчас я тебя вытащу, – разразился он тирадой в адрес возмутителя спокойствия. Дверь каюты стармеха оказалась запертой, а из-под неё вытекала холодная вода. Вновь из каюты донеслись призывы о помощи. Это подтолкнуло капитана, для привлечения внимания вахтенного штурмана, использовать ближайшую кнопку сигнализации, которой оказался ручной пожарный извещатель, передающий сигнал о пожаре в ходовую рубку. Справедливо предположив, раз механик до сих пор не утонул, то сможет подождать ещё немного, капитан отправился в свою каюту, чтобы одеться.

В это время вахтенный штурман, получив сигнал о пожаре, позвонил капитану и объявил тревогу. Вскоре аварийная партия прибыла на место и, взломав дверь, подклиненную упавшим стулом, проникла в каюту механика. Через открытые иллюминаторы потоки воды заливали помещение. Стармех сидел на кровати, поджав ноги, и смотрел на вошедших спасителей обезумевшим взглядом. Он был не в силах произнести ни слова то ли от усталости, то ли от захлестнувшей его радости спасения. После выяснения всех обстоятельств, Владимира Ивановича, за глаза, стали называть «жертвой перестройки».

1979 год. «Балтийский-48».

Станислав Змачинский

Станислав Эдуардович Змачинский, родился в 1946 году в Варшаве в семье офицера Войска Польского, поляк. В 1954 году, в связи с переводом отца к новому месту службы в Советскую Армию, переехал с семьёй в Советский Союз. Жил в Ленинграде. В 1970 году закончил Высшее Военно-Морское Училище имени М.В.Фрунзе по специальности «Корабельные зенитные управляемые ракеты и артиллерийское вооружение». Служил офицером на эскадренном миноносце «Находчивый», на крейсерах «Жданов», «Михаил Кутузов», в штабе соединения надводных кораблей Краснознамённого Черноморского Флота. В 1981 году в звании капитан-лейтенанта уволился в запас. Работал докером в Севастопольском морском рыбном порту, водителем грузовика, матросом буксира в Ленинградском морском торговом порту, более 20 лет работал водителем городского автобуса в Санкт-Петербурге. Трое взрослых детей. Сейчас – на пенсии.

Хитростью хитрость поправ…

Произошло это событие на крейсере давным-давно, лет около сорока тому.

Главных действующих лиц в действующих списках уже не числится, поэтому, если автор невольно исказил какие-либо незначительные детали, то им это уже безразлично. Да простит Всевышний меня, недостойного! Корабельная служба накладывает на человека свой твердый отпечаток, штамп, если угодно, меняет его внешность и внутренний мир. Не хочу копаться во всех перипетиях, переменах, происходящих во внутреннем мире моряка, долгое время служившего на море. Но даже на фоне остальных он выделяется непередаваемым «шармом», мировоззрением, да всем, чем угодно. Не знаю, правда ли, но, говорят, что в Великобритании человек, прослуживший на море больше определенного срока, не может по закону участвовать в выборах.

Но перейдём к нашей к теме. В соседних каютах проживали два начальника служб: начальник медицинской службы – майор и начальник другой службы – капитан третьего ранга. Оба считали месяцы, оставшиеся до выхода в запас, у обоих определенные места, как говорят, густо поросли толстым слоем ракушек. Оба наших персонажа были немногословны, рассудительны, спокойны, иногда даже чересчур. Служба у них шла ровно, неожиданностей на горизонте не предвиделось. Жили оба размеренной жизнью, особо тесно между собой не общаясь. Были равны и в росте, и в звании.

Надо заметить, что один из них, каптри, имел тщательно скрываемую от окружающих постыдную привычку – подглядывать за соседом-майором. Наблюдение он вел через отверстия в переборке от вывалившихся заклепок. Каптри понимал всю постыдность этой привычки, но переломить себя не мог. Это действо доставляло какое-то чарующее наслаждение, давало даже некое, как ему казалось, чувство превосходства над соседом.

Жил-был, жил-был каптри, подсматривал, подсматривал и выявил закономерность: по ежедневному извещению по внутри-корабельной трансляции «Команде обедать» доктор доставал из сейфа (что особенно возмущало, даже заставляло завидовать и внутренне содрогаться) бутыль с прозрачной жидкостью, наливал полстакана вышеозначенной, убирал бутыль в сейф, употреблял содержимое во внутрь и отправлялся в кают-компанию на обед. Эти развращающие действия