Черт, лучше бы он этого не делал! Улыбка обернулась оскалом монстра-убийцы. И тут же маленькая рука метнулась сквозь решетку и вцепилась железной хваткой в его одежду, рванула к себе. Больно стукнувшись лбом о стальные прутья, парень заметался, пытаясь освободиться, а мальчишка продолжал спокойно рассматривать его в упор, как малолетний мучитель, изучающий перед расправой какую-нибудь лягушку.

– Пусти!!! – колотя кулаками по прутьям, заорал Книжник, рванувшись изо всех сил.

И вдруг страшные пальцы разжались, заставив его кувыркнуться к противоположной стене. А следом семинарист с ужасом увидел, как медленно, со скрипом отошла на петлях злосчастная решетка, открыв чудовищу путь на волю. Как это возможно?! Ведь Тридцать Третий божился, что будет держать своего ручного монстра под замком, – только на этих условиях ему разрешили взять с собой эту жуткую игрушку.

А теперь Книжник в оцепенении ждал, когда проклятое существо бросится на него, и изо всех сил пытался взять себя в руки, чтобы отбить нападение, – хотя что-то подсказывало, что это невозможно. И тот, кто скрывался в обманчивом облике малыша, сделал шаг из клетки – но лишь для того, чтобы закрыть решетчатую дверь. С изумлением и стыдом Книжник наблюдал, как этот проклятый сопляк сует в замочную скважину самодельный ключ и закрывает сам себя на замок. Вот оно, значит, как. Вот, значит, какими железками играл этот «шалопай» – ключами от собственной клетки, сделанными из подручных материалов! Одно слово – мимикрон, ходячее оружие, опытный убийца под маской ребенка. Ему ничего не стоило выбраться на волю в любую минуту, и сидел он взаперти исключительно по свой воле – да еще, видимо, по приказу пригревшего его Тридцать Третьего.

Поднявшись на ватных ногах, Книжник пристыженно покинул «зверинец». Хорошо, что никто не видел его позорного страха. А Зигфриду все же стоит сообщить, что мимикрон-то по факту на свободе. Впрочем, страх и стыд быстро сменились смехом – ситуация теперь казалась забавной. Да и сон как рукой сняло.

Нет ничего более бодрящего, чем угроза собственной жизни, пусть даже иллюзорная. Это получше кофе – надолго прочищает мозги. Даже угрюмые коридоры броневагона стали теперь казаться светлыми и приятными.

– Позорище, впору штаны сушить, – нервно посмеиваясь, бормотал Книжник. – Чертов мимикрон! Как напугал, сволочь, чтоб ему пусто было!

Он остановился перед широкой дверью, выделявшейся среди всех остальных свежей краской, навалился на массивную рукоять. Щелкнул замок, дверь тихо повернулась на смазанных петлях. Ладонь сама нашарила выключатель – под потолком медленно разгорелся матовый плафон светильника в пижонской бронзовой окантовке.

Это помещение разительно отличалось от всего остального внутреннего пространства бронепоезда. Грязное ржавое железо, усеянное заклепками и заляпанное застарелой смазкой, было словно спрятано за декорациями какого-то спектакля из совершенно иной жизни.

Это было его маленькое убежище – личный кабинет Пузыря, бывшего командора бронепоезда «Дракон». Здесь ничто не напоминало о хмуром и враждебной мире вокруг, здесь царил совершенно непривычный уют и даже какая-то диковатая роскошь. Здесь забывались и качка, и навязчивый перестук колес – сказывалась особая звукоизоляция «командорской каюты». Прежний хозяин не отказывал себе в комфорте, но, по большому счету, для человека, не привыкшего к роскоши, все это было даже чересчур – и массивный письменный стол с вензелями и завитушками, и нелепые бронзовые статуэтки, и письменные приборы, и вычурные бра на железных переборках, и чудовищное кожаное кресло по центру. Без всего этого можно было бы спокойно обойтись, если не считать главного.

Книги.

Множество томов, разных эпох и размеров, плотно уставленных в большом шкафу с пола до потолка вперемешку с эклектичной коллекцией небольших костяных фигурок – нэцкэ. Пузырь, безусловно, был эстетом, правда, довольно своеобразным. Так, стена, противоположная книжным полкам, была занята выцветшим ковром, увешанным старинным оружием. Чего здесь только не было – от легендарного «парабеллума» образца тысяча девятьсот восьмого года до сверкающей хромом «беретты», от кривой, с выщербленной кромкой турецкой сабли до самурайской «катаны» с темным узором на клинке.

В другое время оружие забрало бы на себя все внимание пытливого семинариста, как и здоровенный сейф в углу, за креслом. Сейфом особенно интересовался Зигфрид, и открыть его ударом меча, закаленного в Поле Смерти, не позволил лишь Тридцать Третий: он сразу почуял подвох – смертельную ловушку, оставленную за дверцей для слишком любознательных чужаков. Впрочем, Три-Три обещал вскоре разобраться и вскрыть-таки заминированный сундук с сюрпризами.

Однако что бы ни находилось внутри сейфа, главной ценностью здесь были книги. В горниле Последней Войны сгинула большая часть накопленных человечеством знаний, и книгам повезло меньше всего. Все дело в бумаге – она отлично горела в печках, согревая замерзавшее в ядерную зиму человечество. Тому, кто готов умереть от бесконечного лютого холода, не до закрученных сюжетов – куда важнее тепловая энергия, извлекаемая из бумажных носителей текста. Кому там было до сохранения древних знаний! Говорят, давно, в блокадном городе Питере, люди отдавали бесценные сокровища, родовые драгоценности и картины известных мастеров за краюху хлеба, что уж говорить о маленьких горючих брусках целлюлозы. Поколение, родившееся после ядерного апокалипсиса, все равно уже не понимало смысла написанного, не говоря уж о том, что большинство его представителей просто не умело читать. Умение убивать, чтоб защищаться и добывать пищу, – вот что стало главным навыком в новом мире. Лишь редкие островки цивилизации, главным из которых оставался Кремль, все еще хранили драгоценные книги, пытаясь донести их смысл до потомков.

Но даже многомудрые семинарские наставники давно уже не понимали большей части потерянных знаний об ушедшей эпохе, и обыкновенная беллетристика минувшего времени ставила их в тупик. Забавно было наблюдать, как тот же отец Никодим пытался растолковать послушникам смысл чудом сохранившейся книги «Туманность Андромеды».

– Еретическое учение автора призвано обмануть доверчивого отрока, – медленно прогуливаясь между рядами, вещал наставник. – Лживые описания якобы «светлого» будущего обещают рай на Земле, что есть не что иное, как дьявольский промысел. Ибо мы на Земле испытаний и страданий ради, призваны биться с силами тьмы ради очищения душ от скверны и приобщения к миру вечному…

Лишь недавно, из случайно найденных текстов, Книжник с изумлением узнал, что в древней литературе существовал целый жанр, именуемый научной фантастикой, – тот самый, что не имел границ и преград и позволял читателю погрузиться в бесконечный и прекрасный мир Мечты. Тогда же, с ледяным холодом в сердце, он понял, в каком мире, с точки зрения древних, живет он сам, вместе со своими друзьями и близкими. Этот мир, который казался ему естественным и вообще единственно возможным, именовался предкамипостапокалипсисом – то есть тем, что осталось на Земле после наступления Конца Света. То, что было для предков кошмарным сном, для нынешних поколений стало реальностью.