Историки никак не могут решить, кто защитил тело слона доспехом, кто повесил колокол для звукового устрашения, кто «украсил» могучий лоб животного медным налобником с красивым плюмажем и металлическим «рогом». Наконец, кто именно «оснастил» его спину небольшой башенкой (легким деревянным каркасом, обтянутым кожей) с несколькими разнообразно вооруженными воинами внутри. Принято считать, что именно появление этой «боевой рубки» – своего рода «танковой башни» – на спине слона, по сути дела превратило четвероногого гиганта в некое подобие «живого танка» с «танкистами» внутри. То ли это дело рук полулегендарного Селевка, то ли – знаменитого эпирского царя-полководца Пирра. Впрочем, не все согласны с тем, что подобная модификация боевого слона – дело рук какого-то одного человека, а не результат коллективного творчества пытливого ума «военспецов» 40-летней эпохи войн диадохов, когда именно массированное применение «четвероногой бронетехники» стало особо популярно на полях сражений.

У нас нет веских доказательств в пользу сложившегося в литературе мнения о наличии если не настоящих боевых башен, то хотя бы их прототипов виде легких жердевых конструкций (небольших легких «корзин») на индийских слонах в знаменитой битве при Гидаспе между Александром Макдонским и индийским царем Пором. Не экипировал своих слонов башнями Александр Македонский и позднее: у него на слоне сидели лишь погонщик и гоплит, с очень длинной (от 4 до 6 м) сариссой. По крайней мере, так полагают некоторые исследователи, в частности российский антиковед-элефантовед А.В. Банников. Кое-кто, например, д.и.н. А.К. Нефедкин, не исключает, что впервые на спины слонов водрузил боевые башни – деревянный каркас, обтянутый кожей и усиленный щитами – кто-то из военных инженеров знаменитого диадоха Антигона Одноглазого. Тем самым была повышена эффективность и разнообразие применения этих гигантов на поле боя: башня (со стенками, ок. 160 см) придавала воинам большую устойчивость, столь необходимую для стрельбы, а также защищала экипаж от неприятельских метательных снарядов и избавляла от щита и другого защитного снаряжения, мешавшего стрельбе. Как результат, Антигон дважды смог победить другого диадоха, Эвмена, при Паретакене и Габиене, несмотря на то что оба раза у него было вдвое меньше слонов – 65 против 125, но его «танки» были лучше экипированы и вооружены.

Оптимальное количество бойцов в башне могло колебаться от 2 до 4, в иных случаях они начинали мешать друг другу. В то же время количество этих «башенных» бойцов во многом могло определяться физическими возможностями самого слона. Принято считать, что слон мог нести на себе максимально до 540 кг, чтобы свободно передвигаться по полю боя. Примечательно, что примерно столько могла весить башня с 5 – 6 воинами. Раненые слоны всячески стремились избавиться от носимой ими «боевой рубки», переворачиваясь и перекатываясь через спину. Наличие или отсутствие башни на спине слона определялось той или иной тактической задачей, которую он и его «коллеги по цеху» должны были выполнить на поле сражения. Так, если слонам вменялось прорвать строй врага, то башни были бы им лишь помехой: они сковывали их движения, раскачивались во время «рывка» на врага из стороны в сторону, воины внутри башен были малопригодны для боя. Точно так же башни лишь мешали бы слонам, брошенным штурмовать вражеские полевые укрепления, в частности рвы и валы. Зато когда надо было удерживать занятую позицию, они могли быть весьма эффективны благодаря воинам в башне, которые могли с пользой применять свое оружие сверху вниз. В этом случае в башне могло быть помещено максимальное число солдат, которое мог поднять слон, – 5 – 6, если не более. В то же время если слоны сталкивались со слонами, то им следовало быть максимально мобильными и башни (если они устанавливались на спинах «слонов-единоборцев») должны были быть весьма компактными (1,5 × 1,5 м), т.е. на 2 – 3 человек. Особо крупные башни (на 10 бойцов) могли использоваться на спинах слонов, когда армия осаждала города и нужно было уничтожить защитников, стоявших на стенах.

В то же время до сих пор ученые спорят о наличии боевых башен именно у карфагенских слонов. И хотя полностью исключать этого нельзя (в частности, когда тактическая задача слонов на поле боя носила оборонительный характер либо при осаде крепостей), но доподлинных доказательств этого у нас нет. Тем более что сама карфагенская тактика на поле боя не способствовала широкому применению башен на спинах слонов. Слон для карфагенян был сродни современному танку – ему надлежало прорывать вражеский строй, а так же штурмовать лагерь. В данном случае башни только мешали бы «живым танкам» выполнять поставленную им задачу, когда от них требовалась максимальная скорость и маневренность. Более того, карфагенским слонам не приходилось вступать в единоборство со слонами неприятеля (у того их обычно не было) и не нужно было взаимодействовать с легковооруженными отрядами. Правда, ближе к концу 2-й Пунической войны (к концу III в. до н.э.) ситуация поменялась. Количество слонов в карфагенских войнах сильно уменьшилось, и их полководцы пересмотрели тактику своей элефантерии. Из-за необходимости увеличить боевую мощь каждой отдельной «боевой машины» карфагеняне стали устанавливать на их спинах башни. Но численность их экипажей могла варьироваться в зависимости от возраста и физических возможностей слонов: у молодых слонов их могло быть немного, а у взрослых – больше.

Таким образом, можно полагать, что элефантерия могла подразделяться, как кавалерия и пехота, на легкую, среднюю, тяжелую и даже сверхтяжелую, когда все зависело от мощи слона, его вооружения и численности боевых экипажей, в том числе в башнях.

…Кстати, принято считать, что в основном у солдат, помещенных в башню на спине слона, было метательное оружие (дротик, праща и лук либо некие зажигательные снаряды), причем предпочтение могло отдаваться первым двум, так как их всегда можно было бросать наугад в стоящих внизу плотной толпой врагов. В иных случаях это могли быть длинные копья, в том числе наподобие многометровых македонских сарисс. Но наличие последних вызывает у некоторых ученых, в частности у д.и.н. А.К. Нефедкина, вполне обоснованные сомнения из-за их «экономичности» в ходе боя, чья огромная длина требовала от воина не только недюжинной силы, но и определенной статичности, что впрочем, является предметом дискуссии.

Сегодня известно, что в греко-македонских армиях, в частности у диадохов Александра Македонского, их «слоновьи корпуса» или элефантерия, подразделялись на конкретные тактические единицы (отряды). Самая мелкая состояла из 2 слонов, потом – 4 слона, 8, 16 (она называлась элефантархией), полуфаланга включала 32 животных, и 64 «боевые машины» образовывали фалангу под началом фалангарха. При этом каждый слон должен был иметь отряд сопровождения из лучников, пращников и дротикометателй, но сколько их было, нам точно неизвестно.

Издавна считается, что наибольшую эффективность слоны приносили в борьбе с вражеской конницей, чьи лошади обычно испытывали ужас при виде четвероногих гигантов. На самом деле после определенной тренировки они вполне спокойно относились к слонам, чему могут быть свидетельством сражения, где сторона вооруженная слонами, в конечном счете проигрывала бой тем, у кого их не было. Именно слонами было принято защищать самые слабые участки боевого строя, где пехота и кавалерия не могли быть столь же эффективны. В данном случае слоны играли роль неких «пушек» и даже орудийных «батарей», когда их было несколько штук. Характерно, что в греко-македонских армиях, а вернее, эллинистических войсках диадохов Александра Македонского и их потомков, слонов в основном выстраивали в одну линию перед всем фронтом, либо перед центром, либо перед флангами, причем на равном расстоянии друг от друга, примерно 30 м. Впрочем, зачастую все зависело от численности «слоновьего корпуса» и протяженности фронта либо его части, которую надлежало прикрыть слонами. При этом слонов выстраивали на расстоянии 60 м от пехоты и кавалерии, чтобы в случае отражения врагом слоновьей атаки было пространство, где их можно было бы снова собрать и, не смешав свои собственные боевые порядки, отвести их в тылы или снова бросить в атаку. Когда слонов было очень много и не представлялось возможным всех их равномерно рассредоточить вдоль строя в одну линию, из них могли образовывать некий стратегический резерв на случай критической ситуации в ходе боя, ими могли затыкать брешь либо останавливать прорыв вражеской кавалерии. Но такие случаи были крайне редки, если были вообще. Если слонов было мало, то их, наоборот, старались всячески беречь для ошеломляющего эффекта от их внезапного появления на поле боя. Когда слонов хотели использовать в качестве своего рода живого щита против вражеской конницы, то их размещали на флангах впереди (либо по бокам) своей собственной кавалерии. Причем четвероногих гигантов ставили полумесяцем, чья выступающая сторона обязательно смотрела на врага, а края отодвигались назад. Так поступали, чтобы, с одной стороны, не быть слишком близко к своей кавалерии и не пугать ее лошадей, а с другой – не быть слишком далеко от своих остальных родов войск и не оказаться отрезанными от них стремительным броском неприятеля. При данном построении лучники, пращники и дротикометатели обязательно стояли в интервалах между слонами, чтобы своим «огнем» сдерживать атаки вражеской кавалерии и наносить ей урон, но самим при этом не подвергаясь потерям, будучи под защитой слонов. Под их прикрытием они порой могли выдвигаться на выгодные боевые позиции. Столь же успешно они могли сражаться под слоновьим прикрытием с легковооруженной пехотой врага. Если слонов ставили сбоку от фланговой кавалерии, то они сами могли нападать на фланги неприятельской пехоты либо схлестнуться в противоборстве с вражескими слонами, тоже размещенными на крыльях своего боевого порядка. Когда какая-либо из сторон брала вверх, то тут же противная сторона бросала в атаку свою конницу, чтобы развить успех, пока неприятельская элефантерия откатывается в тыл.