Они спустились по внешней лестнице, и сперва он, а потом Ева спрыгнули. Ева тихо ругалась, отдирая колючки ежевичного куста от пальто и пытаясь усмирить волосы. Ежевика была мелкая, сохлая. Зорн автоматически положил одну ягоду в рот, почувствовал горечь и выплюнул. Осень была уже повсюду: и в прохладном воздухе, и в желтых листьях, и в небе, которое было набухшим и недобрым.

Они медленно поднимались по насыпи к шоссе. Начинало темнеть.

– Оторвались вроде, – сказала Ева.

– Что это были за люди? – спросил, наконец, Зорн.

– Я не знаю…

– Ева!

– Я не знаю! Правда. Могу только догадываться.

И она помахала портфелем.

– Что в портфеле?

– Зорн, я не скажу. Это вопрос очень больших денег, которые связаны с очень плохими людьми.

– Мы, знаешь ли, тоже не наряжаем елочку на Рождество.

– Нет, но они – гораздо, гораздо хуже.

– Ну и что теперь?

– Ты куда ехал-то? – ответила Ева вопросом на вопрос.

– В Амстердам, – Зорн мрачно вспомнил, как в целом неплохо начинался день и что оперы не будет.

– Амстердам, – задумчиво повторила Ева. – Значит, нам по пути, у меня там встреча.

* * *

Они добрались до центральной площади Амстердама чуть за полночь. Их шаги по пустынной мостовой шарахались в темноте эхом, как выстрелы. В каналах мерцала ноябрьская вода, и Зорн не мог отделаться от мысли, что из какого-нибудь темного окна за ними следит через прицел невидимый стрелок.

– Дальше в переулках, прямо за площадью Дам, был такой затертый сетевой отель, «Тюлип», – прозвучал из сырой темноты чуть впереди него голос Евы.

– Как скажешь – ответил Зорн почти беззвучно.

Они уже какое-то время петляли по узким переулкам вокруг площади. Свет фонарей во тьме, отражения, тени, все было древним как время, ненадежным и предательским, как сама жизнь.

Зорн считал Амстердам своей нежной любовью. Были еще снежная, горестная, лучезарная, последняя, неизбежная, затянувшаяся, усталая и торжествующая. Есть города, которые ты любишь, но они – они не любят тебя. Всякий раз, оказавшись в таком городе, ты терпишь неудачу. Там никогда ничего не получается: не встречаются нужные люди, не находятся адреса, ты плутаешь в одних и тех же трех петлях проклятых улиц и долго не хочешь понять, что выход только один – бежать. И до последнего тебе кажется, что, наверное, просто в этот раз что-то пошло не так. Между тем есть города, которые любят тебя больше, чем ты их. И когда входишь в такой город несчастливым, одиноким, жестокосердым, судьба вдруг, как Вий, кажет на тебя пальцем. И ты приободряешься, выбираешь костюм понаряднее… для внезапно случившейся победы. Пусть. На Амстердам Зорн привык полагаться, как на самого себя.

Дождь разошелся уже вовсю. Зорн краем глаза следил за маршрутом, сосредоточившись на звуках вокруг. Один раз он зашел вслед за Евой в подъезд, но они только прошли дом насквозь, пересекли внутренний двор и, пройдя в арку, попали в следующий внутренний двор, где Ева, свернув к одному из домов, спустилась по ступеням к лакированной красной двери цокольного этажа, над которой светил фонарь с разбитой створкой.

В ответ на звонок раздались треск, шипенье, и немолодой женский голос развязно спросил:

– Вам кого?

– Добрый вечер, нам нужна комната – ответила Ева таким вежливо-лилейным голоском, что Зорн с удивлением глянул, нет ли кого-нибудь поблизости.

Через несколько долгих секунд сработал сигнал электронного замка, и Ева с силой толкнула дверь. Они попали в темный коридор, в конце которого в тусклом электрическом свете виднелся ресепшен. Пахло приторно-сладким парфюмом и еще чем-то затхлым, как в комоде со старыми вещами. За стойкой никого не было, и они долго ждали, пока на их звонок не вышла увесистая дама неопределенного возраста с взывающим к отмщению макияжем, одетая в черный бархатный спортивный костюм со стразами. Она посмотрела на них с сомнением и, не здороваясь, попросила карточку идентификатора личности. Потом несколько раз переспросила имя Зорна, рассматривая его фотографию.

– Очень много смотрю сериалов, – наконец сообщила она. – В старости, боюсь, начну подозревать сама себя. Вот ты, – она ткнула наманикюренным пальцем с кристаллом, приклеенном на ногте, в нагрудный карман Зорна, – не ты играл в сериале – не помню уже, как называется – в седьмом сезоне, маньяк убивает всю свою семью, потому что его раскрыли?

– Нет, не думаю, – ответил Зорн.

Она вдруг потеряла к нему интерес, как будто его тут и не было, и обратилась к Еве:

– Вам, может, верхний уровень на этот раз? Или нижний, как обычно, милочка?

– Нижний, пожалуйста, – вежливо улыбнулась Ева.

Толстуха набрала что-то, потыкав в пожелтевшие кнопки клавиатуры. Компьютер зашумел.

– За обстановку по вашему вкусу – доплата двадцать процентов. Берете?

– Да.

Ева кивнула и надела на голову широкий обруч сканера. Такие старые уже и не встречались Зорну. Он с сомнением посмотрел на сканер: интересно, что́ она выберет.

– Вы есть в нашей программе лояльности, поэтому ждать номер после сканирования не нужно: он готов.

Дама нежно улыбнулась Еве. На панели зажглась лампочка, и Ева сняла с головы обруч.

«Престарелая Мерлин Монро», – назвал администраторшу про себя Зорн. Тем временем звезда повернулась к ним спиной и стала смотреть на пустые крючки с номерами, висящие на стене. Некоторое время спустя покачала головой, сказала себе под нос: «Божье наказание», и принялась рыться в ящиках стола. После долгого громыхания, из его недр она выловила что-то, что оказалось железными ключами. Настоящими ключами с брелоком, на котором был написан номер комнаты. Выложив их на стойку перед Зорном и Евой, она повернулась и отправилась в сторону буфета, в глубине которого Зорн различил многочисленные бутылки с мерцающими этикетками.

– Не забудьте свечи, дальше по коридору темно, электричество отключают временами за неуплату, – бросила она им, сделав неопределенный жест.

– Серьезно? – Зорн с недоумением смотрел на ключи в руке. – Я думал, в Европе такого уже не найдешь.

– Пошли. – Ева потянула его за рукав. – По крайней мере, это приятнее, чем кусок пластика.

Они прошли через темный вестибюль. В неверном свете свечей тени тревожно разбегались по углам, под диваны, стоящие как попало, мелькнул огромный камин, и они вышли к лифту.

Лифт был настоящей рухлядью. Чтобы войти, нужно было самим открыть кованые двери, а затем еще одни внутренние, деревянные. Нажимая кнопку, Зорн, стоящий с тяжелым подсвечником в руках, не был уверен, что сейчас вообще что-то произойдет, но машина вдруг ожила и со скрипом начала движение. Весь путь на минус третий этаж лифт дрожал, тросы издавали скрежет, а электрический свет судорожно мигал. Вокруг лампы, за железной сеткой, вился непонятно откуда взявшийся огромный мотылек. Второй такой же, засохший, валялся на полу.