– Боюсъчтонет! – поспешил повторить я. А потом добавил: – Съешътеменяанекдотпроверевку!

Альберт недоуменно глазел на меня, не понимая, то ли это я к нему обратился, то ли хотел замысловато его оскорбить.

– Мистер Кони! – прервала бессмысленную перебранку медсестра, сортирующая больных.

Мы с Гилбертом тут же вскочили. Нам обоим по-прежнему было не по себе из-за того, что мы упустили машину с Минной во время погони. Низенький доктор вышел из палаты. Встав рядом с медсестрой, он кивнул нам. Когда мы проходили мимо Альберта, я едва сдержал желание прикоснуться к его дубинке.

«Окурок». Так Минна часто называл меня.

– М-м-м… Состоит кто-нибудь из вас в родстве с мистером Минной? – В устах доктора этот вопрос – должно быть, из-за акцента – прозвучал так, словно родство с Фрэнком было чем-то вроде преступления.

– И да, и нет, – ответил Кони, прежде чем я успел открыть рот. – Мы, так сказать, его близкие.

– Понятно, – кивнул доктор, хотя явно ничего не понял. – Будьте добры пройти со мной сюда… – Он провел нас из приемного отделения в такую же частично отгороженную палату, в какую мы привезли Минну.

– Боюсь, что… – прошептал я еле слышно.

– Мне очень жаль, – сказал врач. Он стоял почти вплотную к нам и пристально смотрел нам в глаза. – Мы мало чем смогли ему помочь.

– Ну и ладно, – кивнул Кони, неправильно истолковавший его слова. – Уверен, что вы сделали достаточно, ведь для Фрэнка сейчас самое главное…

Боюсь, что нет… Я едва не подавился – и не своими непроизнесенными словами, а съеденными недавно бутербродами из «Белого замка». Набрав в грудь воздуха, я с трудом сглотнул, при этом у меня заложило уши. Мое лицо побагровело и покрылось потом.

– Видите ли… – начал объяснять доктор, – мы не смогли оживить его…

– Нет, погодите, погодите, – перебил Кони. – Вы говорите, что не смогли оживить?

– Да, – кивнул врач, – так и есть. Дело в том, что он потерял слишком много крови. Мне очень жаль.

– Как это – не смогли оживить?! – закричал Гилберт. – Да он был жив, когда мы привезли его сюда! Да что у вас тут за богадельня?! Его не надо было оживлять – так, всего лишь подштопать немного…

Я принялся похлопывать доктора по плечам, стараясь расправить все складочки на его одежде или сделать так, чтобы они стали абсолютно симметричными. Он неподвижно стоял на месте, не отталкивал меня. Я поправил воротник его рубашки – так, чтобы круглый ворот розовой футболки, видневшейся под ним, выглядывал ровненько с обеих сторон шеи.

Кони скорбно замолчал, пытаясь справиться с охватившей его болью. Так мы втроем и молчали, пока я наконец не привел одежду доктора в идеальное состояние.

– Бывают такие случаи, когда мы ничего не можем сделать, – через несколько мгновений проговорил врач, опуская глаза.

– Позвольте мне взглянуть на него, – попросил Гилберт.

– Это невозможно…

– Да что за порядки тут у вас! – настаивал Кони. – Дайте мне увидеть его!

– У нас есть еще одна проблема – показания свидетелей, – устало сказал доктор. – Уверен, что вы понимаете. Эксперты непременно захотят потолковать с вами.

Я уже успел заметить полицейских, которые, выйдя из больничного кафе, направились к приемному покою. Будут они допрашивать нас или нет – не важно. Важно то, что силы закона не заставят долго себя ждать.

– Нам надо идти, Кони, – сказал я Гилберту. – И, думаю, лучше уйти немедленно.

Гилберт не шелохнулся.

– Думаюнамнадоуходить, – непроизвольно протараторил я.

Меня охватывала паника.

– Вы меня не поняли, – вновь заговорил доктор. – Мы просим вас подождать. Пожалуйста. Этот человек покажет вам, куда пройти… – Он кивнул кому-то, стоявшему позади нас.

Я резко повернулся, инстинктивно чувствуя надвигающуюся со спины угрозу.

Это был Альберт. Человек, вставший на нашем пути к выходу. Похоже, появление охранника вывело Гилберта из состояния ступора и он наконец-то осознал, что на свете – кроме прочих удовольствий – существует еще и полиция.

– Уйди с дороги! – рявкнул Кони.

– Мы не обслуживаем веревки, – объяснил я.

Сейчас нам было в высшей степени наплевать на то, что охранник – лицо официальное. В такие мгновения я вспоминал, что мы люди Минны. Мы необразованные громилы, нас переполняет враждебность, даже если по нашим красным лицам текут слезы. И даже я со своими ужимками, тиками и со всеми симптомами, которые так забавляли Минну, был готов ринуться в бой.

Фрэнка Минну не сумели оживить. Он умер от потери крови в соседней палате.

Альберт развел руками и как-то просительно изогнулся:

– Вам лучше подождать, парни.

– Нет, – отозвался Кони. – Может быть, в другой раз.

Мы с Гилбертом и шагу не сделали в сторону Альберта, а лишь слегка наклонились к нему, но и этого оказалось достаточно, чтобы он отскочил назад, махнув рукой в сторону того места, на котором только что стоял. Словно хотел сказать: «Здесь стоял кто-то другой, а вовсе не я!»

– Нет, мы настаиваем на том, чтобы вы подождали, – проговорил доктор.

– Да вы же не хотите настаивать, – заметил Гилберт, яростно сверкнув глазами. – Вам просто не хватило настойчивости уговорить нас, вы меня понимаете?

– Уверен, что понимаю, – спокойно сказал врач.

– Так что вам придется это стерпеть, док, – бросил Гилберт. – А нам ни к чему медлить. Пошли, Лайнел.

Я вырос в библиотеке приюта для мальчиков «Сент-Винсент», в той части Бруклина, которая до сих пор не интересует ни одного застройщика, так что вряд ли здесь когда-нибудь будут строить или ремонтировать дома. Не то что в районе Бруклин-Хайтс, Коббл-Хилл или даже в Бэрум-Хилл. Приют вообще-то примостился на склоне, где расположен Бруклинский мост, но его не видно ни с Манхэттена, ни с самого моста. Кажется, он завис над восемью улочками, на которые выходят бесцветные одинаковые здания гражданских судов, где некоторые из мальчиков успели побывать. Еще можно сказать, что приют находится недалеко от сортировочного отделения Бруклинского почтамта – здания, которое сверкает и шумит по ночам. Его ворота то и дело со стоном открываются, чтобы пропустить огромные грузовики с целыми горами тех таинственных предметов, – никому из нас даже держать их в руках не доводилось! – которые обычно называют письмами… Недалеко от Бертонской профсоюзной школы для автомехаников – ее видавших виды, но жаждущих наладить свою жизнь учащихся школа дважды в день выплевывает из своих ворот, и они бредут за бутербродами с пивом, стараясь не обращать внимания на соседние приютские двери. Своим мрачно-торжествующим видом эти парни всегда внушали нам, мальчишкам, страх… Недалеко от безлюдного уголка, заставленного парковыми скамейками, что расположен под гранитным бюстом Лафайета[2], установленным в том месте, где генерал вступил в Бруклинскую битву… Недалеко от автомобильной стоянки, окруженной высоким забором, верхнюю часть которого венчают кольца колючей проволоки и реющие на ветру флюоресцентные флаги… И, наконец, недалеко от красного кирпичного дома собраний квакерской общины[3], который, без сомнения, появился тут вместе с первыми переселенцами. Короче, наш приют расположился в самом глухом уголке городских джунглей, раскинувшихся на убогой затрапезной окраине. Не удивлюсь, если официально этого местечка вообще не существовало. То было Заколдованное Место, которое все старательно огибали по пути Куда-то Еще. До тех пор, пока меня не спас Фрэнк Минна, я, как уже было сказано, жил в библиотеке.