Он достал из кармана кольцо.

– Оно не такое красивое, как хотелось бы, но если подходит…

Она посмотрела на свои ладони и сдула с них крошки и муку.

– Надо сначала помыть руки.

– Все-таки давай померяем, проверим, подходит ли… – Он взял ее за руку и надел ей на палец кольцо, как и во время венчания. Немного помолчав, пробормотал: – Боюсь, великовато.

Джейн потрогала кольцо, подвигала его на пальце.

– Ничего страшного. Подложу тесемку, и оно сядет плотно. И вообще я растолстею, когда съем все эти поминальные пироги.

Они обменялись улыбками, и это было замечательно. Ни на йоту не отрицая общее для обоих горе, они подтвердили вселенскую истину: жизнь продолжается.

– Джейн, у нас довольно необычная ситуация, но мы должны делать вид, что все идет по плану, а Исайя просто нас поторопил.

– Я тоже так считаю.

Саймон заглянул жене в глаза и тихо проговорил:

– Поверь, я действительно не жалею, что женился на тебе. Я восхищаюсь тобой.

Она не расстроилась, не засмеялась, скорее удивилась и вроде бы даже немного испугалась. Неужели опять подумала о постели?

– Джейн, не думай, что я хочу на тебя наброситься. – Чертовски неудобная тема для обсуждения с невинной девушкой. – Я хочу сказать, что нам не обязательно спать в одной постели. Некоторое время – не обязательно.

Брови ее взлетели.

– Но ведь люди подумают, что это странно, разве не так?

– А как они узнают?

– Два набора постельного белья в стирке. И по-прежнему заняты две комнаты.

Саймон хотел сказать, что никому до этого нет дела, но он прекрасно знал: о таких вещах всегда говорят.

– Видишь ли, Джейн, многие супружеские пары пользуются отдельными спальнями.

– Разве? Но уж конечно, не в разных частях дома.

Что она говорит? Что она хочет спать с ним в одной постели?

Саймон молчал, и Джейн добавила:

– Но сегодня никто не удивится, если мы будем спать в своих комнатах. – Она сказала это так спокойно, что Саймон задался вопросом: а знает ли его жена что-нибудь об интимных сторонах брака?

Впрочем, он понимал, что знает. Более того, он чувствовал, что она знает об этом даже больше, чем многие другие девушки в ее возрасте. Вспомнив, какое утешение им принесли объятия, Саймон привлек жену к себе. Джейн вздрогнула, полагая, что он хочет ее поцеловать, но потом успокоилась и расслабилась.

Саймон хотел утешить ее, но утешился и сам. С ней было очень приятно, и от нее чудесно пахло кексами.

Прижавшись щекой к щеке жены, Саймон думал о том, что со временем супружеская постель станет естественной и желанной для них обоих – во всяком случае, ему очень хотелось верить, что так и будет.

Прильнув к груди мужа, миссис Сент-Брайд думала о том, что ей следовало бы быть поосторожнее со своими чувствами и желаниями.

Ах, сколько ночей она мечтала о том, чтобы Саймон ее обнял! Даже мечтала стать его невестой – невестой лучшего из мужчин.

Она считала его безупречно красивым, к тому же он всегда был добр, вежлив, улыбчив. И ей так часто приходилось сдерживать себя – хотелось протянуть руку и прикоснуться к его густым черным волосам, сверкающим при ярком свете.

Считается, что жене можно это сделать. Да, конечно, но только в том случае, если она любимая и желанная. Саймон же не хотел на ней жениться, и в этом не было ничего удивительного. А она не хотела выходить за него замуж. Не хотела, потому что он возненавидит ее, если узнает о ней правду.

Господи, что же делать?

Для начала – проявлять осмотрительность.

Миссис Сент-Брайд тотчас же отстранилась от Саймона.

Он заглянул ей в глаза, и на губах его промелькнула улыбка.

– Дорогая, устала?

Она кивнула и откинула за спину волосы.

– Да, немного. Наверное, я ужасно растрепанная.

– Но смотреть на тебя очень приятно. У тебя чудесные волосы.

Почему-то эти его слова показались ей угрозой. Джейн быстро развернулась и зашагала к дому. Ей не хотелось, чтобы Саймон шел вместе с ней в спальню, поэтому в холле она сказала:

– Я уверена, что могу самостоятельно дойти до своей комнаты.

– Хочешь прилечь? Что ж, очень правильно.

– Нет-нет, я скоро вернусь.

Поднимаясь по лестнице, Джейн говорила себе: «Пока что все идет хорошо, не беспокойся…». Но, оказавшись в комнате, она прижалась спиной к двери и до боли прикусила губу, чтобы не расплакаться. Ей вспомнилось, как она нашла дядю Исайю, лежавшего на полу. Он держался за живот, и между его пальцев струилась кровь… Но она не закричала тогда, сдержалась. Не будет кричать и сейчас. Жизнь должна продолжаться – какой бы ужасной эта жизнь ни была.

Джейн подошла к туалетному столику и, увидев себя в зеркале, невольно застонала. Волосы ее растрепались, платье было в грязи и в муке, и она сейчас походила на бродяжку.

Одна из Хаскеттов.

Джейн в отчаянии принялась расчесывать волосы. При этом она старалась не смотреть в зеркало. «Смотри куда угодно, только не в зеркало», – говорила она себе. Но собственное отражение по-прежнему стояло у нее перед глазами. Неужели она выглядит так в день своей свадьбы?!

Множество раз воображала она свою свадьбу. И ей представлялось, что будет лето и что она пойдет в церковь в окружении родственников и подруг. Представлялись цветы, красивый жених…

Она тихонько вздохнула. Что ж, красивый жених у нее есть, вернее – уже муж. Но он думает, что женился на Джейн Оттерберн, а это не так. Потому что она – самозванка. Она Нэн Оттерберн, внебрачная дочь Арчибальда Оттерберна, которую его вдова из милости взяла к себе и воспитала вместе с Джейн.

Она снова посмотрела в зеркало и увидела опухшие от слез глаза. Она действительно любила Исайю Тревитта, хоть он и не был ей дядей. Только это и вынудило ее исполнить его последнюю волю.

Но что же ей теперь делать? Ведь она вовсе не… А впрочем, почему же? Если она вышла замуж за Саймона как Джейн Оттерберн, дочь Арчибальда Оттерберна, покойного школьного учителя, значит, все правда, не так ли?

Увы, правдой было лишь то, что она и в самом деле являлась дочерью покойного учителя – дочерью Арчибальда Оттерберна… и Тилли Хаскетт. И первые девять лет жизни она прожила как Дженси Хаскетт из клана бродяг и попрошаек, иногда нанимавшихся на временные работы. В Камберленде словечком «Хаскетт» именовали всех мелких жуликов и греховодников. Ей часто приходилось слышать: «Он скверный, как Хаскетт».

У них был какой-то дом – ветхая ферма на открытом всем ветрам обрыве Каррок-Фелл. Но если кто-нибудь и мог выжить на этой земле, то только не Хаскетты. Так что с весны до осени они бродяжничали, как цыгане, где могли – работали, где смели – попрошайничали, и везде, где удавалось, воровали.