открыла свой глазок второй, и вышло так, что смотрят эти змейки в глаза друг дружку.

На том расстались, уговорившись иной раз встречаться у небольшого озерца. До деревни Гордея день ходу, а озерко, вишь, на полпути было. С утра, коль выйти, как раз к обеду дойдёшь, поговорить да обратно до дому. Ну, ясно дело, не просто так по лесу гулять, а добычу какую-нибудь всё же взять. Ну, нет-нет, так и виделись они. А на ту пору объявился человек лихой, пошаливать стал нехорошо. То на избушку охотничью придёт и припасы все изымет, то на тропе ходкой самострел поставит не отмеченный. Идёт охотник, али просто человек до жилья добирается, а тут тебе и ловушка. Пару раз шибко поранились мужики. Решили уследить, ан не выходит. Тот похитник ещё пуще распоясался, грабить начал.

Выскочит укромно, оглушит и всю добычу заберёт. С опаской стали ходить по тайге. По двое-трое, чтоб сноровистей выследить.

В этот раз и Марьяна шла сторожко, с оглядкой, но всё ж не убереглась. С дерева на неё спрыгнул разбойник, навалился сзади аки[57] бирюк, не продохнёшь. Она и сомлела. Он сразу-то не доглядел, что перед ним девка. А потом браслет узрел, стаскивать стал. Коса-то и выпала из-под шапки. Отпрянул безобразник, одно дело мужика приглушить, другое — женщину. Однако жадность одолела. Опять склонился, чтоб похитить украшение, а браслетик-то и распался на две части. Змейка ноги ему обвила, а змей крылатый грудь стиснул. Рухнул грабитель наземь, постанывает да всех богов поминает. Тут Марьяша в себя пришла, видит дело к тому, что вот-вот издохнет злодей. Шепнула:

— Малость полегче держите!

Змейки слегонца ослабили хватку, она и спрашивает лежащего:

— Отчего ты делаешь это непотребство? Зачем изгаляешься?

А тот усмехается злобно:

— Ненавижу, — говорит, — всех за то, что со мной обошлись бесчестно. А как да что, тебе ничего не скажу!

Призадумалась Марьяна, как быть. Отпустить подобру-поздорову нельзя, опять бедокурить начнёт, но и жизни лишить невозможно, человек ведь! И так решила по своему разумению:

— Не должно тебе более в человечьем обличии быть. Довольно людям бед наделал! Поживи-ка теперь в облике зверином, да чтоб за тобой поохотились, как ты это творил.

Сказала и змейкам своим кивнула. В тот же миг они вновь перекрутились меж собой, а потом взвились вкруг этого кромешника, укутали его свечением ярким. А как утихло всё, на земле остались крыса лесная да браслет. Марьяна крысу прогнала, браслетик на руку надела и дальше пошла. Идёт да думает, почему это лесной народец не наказал этого лихого человека? Что за диво такое? И тут же в ответ услышала:

— Люди этого человека таким сделали, им его и наказывать. Потому у тебя это и получилось.

Засмурнела Марьяша, опечалилась. Чует, что всё это неспроста. С Гордеем встретилась, всё рассказала. Он тоже брови нахмурил.

— Давно, — говорит, — я замечаю такое. Люди озлятся и дел плохих немало натворят, а отвечать потом всем остальным приходится, потому как все мы в ответе друг за дружку. А цепочка зла, если её не прервать, далеко протянуться может и беды много сделает. Однако ж, злобу злобой не остановить, по уму надо делать, не торопясь, да и сердце спросить тоже.

— Хорошо ты, Гордеюшка, говоришь, правильно! — соглашается Марьяна. — Только кто это решать будет?

Тут позади них голос и вещает:

— Вы это будете делать, Гордей да Марьяна. Потому как вас к этому народ лесной приставил, и заметки вам выпали в виде браслетов.

Поворотилась пара назад, а там женщина стоит да высокая, вровень с деревами. Признали они сразу в той женщине Берегиню-матушку[58]. Давно она никому не показывалась, забывать уж народ её стал, а тут, вишь, показалась. Видать, пришла пора. Выслушали они эту речь, поклонились в пояс и пошли по домам. Вскоре свадьбу сыграли, там принародно свою судьбу открыли, так сказать. Изумились люди, тут Берегиня и вышла к ним в облике человеческом, подтвердила всё. Отгуляли свадьбу, как положено, собрались молодые, поклонились до земли родителям да честному[59] народу и в лес ушли.

С той поры стали люди замечать, что если в каком селе заведётся охальник, али ещё как хуже, то в той местности появляется много змеек разных, и серебристые среди прочих частенько проскальзывают. И при этом всегда показывалась там пара молодых — мужчина да женщина под ручку. Если ж ничего не делал народ, чтоб положение исправить, то деревенька та гибла. То пожар случится да при буйном ветре, и всё начисто погорит. То болезнь нападёт морная[60], а то и вовсе непонятное случалось — просто исчезало всё, уходило под землю, а на этом месте озеро появлялось. Коли дело до этого доходило, то шибко гневались Марьяна и Гордей.

Отголоски происходящего до самых дальних мест докатывались!

Вот вы сейчас и подумайте, почему так много на земле непорядка стало? Правильно ли вы живёте? Друг за дружкой стоите, как Берегиня завещала? Смотрите, как бы большей беды не случилось.

Ивашкин бочажок

Перфил, у которого племянник Гордей с Марьяной обвенчался, растил сынишку по имени Иван. По малости лет прозывали его Ивашка. Мальчонка востроглазый, и склонность имел к животине. Ну, с песками умел ладить славно или там, с кысками. Бывало, наладится Перфил в лес за дровами, Ивашка тут как тут:

— Возьми с собой, тятенька!

Споначалу жена супротивилась:

— Малой больно, пущай по хозяйству хороводится!

Но Перфил любил сынка шибко. Как-никак единственный наследник! Вишь, девок в семье семеро, а мальчонка один народился, третьим по счёту. Перфил частенько давал ему послабление. Ну, и в этот раз потрафил[61], взял с собою, хотя токмо на девятый годик повернуло сыночку. Пришли они на место, отец, как водится, дерева пометил для рубки, да и принялся махать топорком. Ивашка невдалеке бегает, по лесочку. Тут белочку увидал, подика, стуком спугнутую. За ней увязался да зашёл в ельник густой. Глядь, медведица издыхает, а рядом пестун[62] и первогодок-лохматик. Ивашка притаился, спужался, ясно дело. Пестун порыкивает жалобно, а малыш веньгает над мамкой, в морду её тычется. Парнишечка утайкой назад попятился да к отцу прибёг. Так, мол, и так, тятя, Хозяюшка отходит, медвежонок-то сгинет. Перфил затылок почесал, ругнулся для порядка:

— Носит тебя нелёгкая, Ивашка!

Ну, пошёл всё ж таки, посмотреть. Пестуна пугнул, осмотрел зверя, крякнул:

— Болела