Длинный бугристый шрам, красный, блестящий и, возможно, скрывавший внутреннее воспаление, окольцовывал правое плечо Рорана, начинаясь от ключицы и завершаясь где-то примерно на середине плечевой кости. Было очевидно, что раззаки вырвали у Рорана часть мышцы и разорванным концам так и не удалось как следует срастись, ибо весьма неприятного вида опухоль торчала пониже шрама, где обрывки сухожилий свернулись клубком, а выше виднелась глубокая, в полдюйма, впадина.

— Роран! Надо было тебе давным-давно показать мне это! Откуда же я мог знать, что раззаки так тебя искалечили… Ты этой рукой двигать-то можешь?

— Вбок или назад могу, — сказал Роран, — но вперед я могу поднять ее только… ну, до середины груди. — Он поморщился и опустил руку. — Впрочем, и это довольно трудно. К тому же мне все время приходится шевелить большим пальцем, иначе у меня вся кисть мертвеет. В общем, я стараюсь, если надо, размахнуться, отвести руку назад, а там уж пусть она сама старается попасть на то, что я пытаюсь схватить. Я до крови сбивал костяшки пальцев, пока этим трюком овладел.

Эрагон покрутил в руках свой посох, потом мысленно спросил Сапфиру:

«Как ты думаешь, стоит мне…»

«По-моему, ты должен».

«Но завтра мы можем об этом пожалеть».

«У тебя будет куда больше причин жалеть, если Роран погибнет, будучи не в силах как следует управляться со своим молотом. Поищи дополнительную энергию вокруг, тогда избежишь собственного переутомления».

«Ты же знаешь: я это ненавижу! Меня тошнит даже при мысли об этом».

«Ничего не поделаешь: твоя жизнь важнее жизни муравья», — возразила Сапфира.

«Но не с точки зрения муравья».

«Ну, ты пока еще не муравей, так что не болтай лишнего! Это тебе совершенно не идет».

Вздохнув, Эрагон опустил свой посох и поманил Рорана к себе:

— Ладно, я сейчас исцелю эту твою штуку.

— Ты можешь это сделать?

— Естественно.

Лицо Рорана мгновенно вспыхнуло от радостного возбуждения, но потом он заколебался, встревоженно посмотрел на Эрагона и спросил:

— Прямо сейчас? А разумно ли это?

— Как говорит Сапфира, лучше уж мне исцелить тебя, пока у меня есть такая возможность и пока твое ранение не стоило тебе жизни и не навлекло на всех нас опасность.

Роран придвинулся к нему, и Эрагон приложил свою правую ладонь на красный шрам, одновременно расширив свое сознание настолько, что почувствовал разом все души растений и животных, населявших ущелье, исключив, правда, тех, кого счел слишком слабыми и не способными пережить то заклятье, которое собирался применить.

Затем он принялся выпевать слова древнего языка. Заклятие было длинным и сложным, ибо исцеление подобного шрама требовало гораздо больше сил и времени, чем выращивание кусочка новой кожи. Эрагон полагался на те целебные магические формулы, запоминанию которых посвятил в Эллесмере столько месяцев.

Серебряная метка на ладони Эрагона, его Гёдвей Игнасия, вспыхнула и засветилась, точно раскаленное добела железо, когда он выпустил магию наружу. Секундой позже он невольно три раза простонал, умирая вместе с двумя маленькими птичками, гнездившимися в ближайшем кусте можжевельника, и змеей, спрятавшейся среди камней. Он видел, что Роран, закинув голову и оскалив зубы, с трудом сдерживает вопль; его терзала страшная боль, ибо плечевые мышцы и сухожилия сами собой задвигались, извиваясь и становясь на место под вздыбленной кожей. А затем все кончилось.

Эрагон судорожно вдохнул воздух и опустил голову на руки, пользуясь этой возможностью, чтобы скрыть залитое слезами лицо. Лишь немного придя в себя, он посмотрел на результаты своих усилий и увидел, что Роран не только легко пожимает плечами, но и запросто может вытянуть руки и покрутить ими в воздухе. Раненое плечо теперь выглядело таким же широким и округлым, как и здоровое — результат многих лет, проведенных за вкапыванием столбов на сторожевых постах, тасканием каменных глыб и забрасыванием вилами на сеновал тюков сена. Невольно Эрагон почувствовал легкий укол зависти. Он, возможно, стал теперь сильнее Рорана, но тело у него далеко не такое красивое и мускулистое, как у брата.

— Отлично! — улыбнулся Роран. — По-моему, оно теперь совсем, как прежде. А может, и лучше. Спасибо!

— Пожалуйста.

— Я такого странного чувства никогда не испытывал. На самом деле мне казалось, что я сейчас просто из кожи вылезу. Боль была просто невыносимая, и все внутри жутко чесалось! Я едва удерживался, чтобы кожу ногтями не разодрать…

— Достань мне кусок хлеба из сумки, ладно? Я что-то проголодался.

— Но мы же только что поужинали.

— Обязательно надо перекусить, если магией воспользуешься. — Эрагон шмыгнул носом, вытащил носовой платок и высморкался. Потом снова шмыгнул носом. То, что он сказал, было не совсем правдой. Его терзали воспоминания о той дани, которую ему пришлось собрать с окружающей природы, применив это целительное заклятие; он попросту боялся, что его вывернет наизнанку, если он немедленно не займет чем-нибудь свой желудок и не перестанет думать об отнятых им жизнях.

— Ты не заболел, а? — с тревогой спросил Роран.

— Нет. — И снова вспомнив о тех смертях, которые вынужден был причинить, Эрагон потянулся за кувшином с медовым напитком и отпил несколько глотков, надеясь отогнать волну тяжких мыслей.

Что-то очень большое, тяжелое и острое буквально пришпилило его руку к земле. Он поморщился и, подняв глаза, увидел, что в его руку впился один из страшных, почти белых когтей Сапфиры. Ее тяжелое веко словно щелкнуло, опустившись над сверкающим огромным зрачком. Она не сразу убрала коготь, а лишь слегка приподняла его, как люди приподнимают палец, давая Эрагону возможность выдернуть руку из-под ее лапищи. Он судорожно сглотнул и тут же схватился за свой посох из боярышника, стараясь не думать больше о спасительном крепком напитке и сосредоточиться на том, что было им всем насущно необходимо, а не погружаться в собственные внутренние проблемы.

Роран вытащил из сумки неровно отрезанную краюху хлеба, помолчал и, чуть улыбнувшись, предложил:

— Может, съешь немного оленины? У меня тут еще осталось. — И он протянул Эрагону можжевеловый прутик с нанизанными на него тремя золотистыми поджаренными кусками мяса. Для сверхчувствительного носа Эрагона этот соблазнительный запах показался особенно насыщенным. Он напомнил ему о тех вечерах, которые он провел в Спайне, и о том, как зимой, бывало, они втроем, он, Роран и Гэрроу, собирались у очага и радовались тому, что они вместе и в тепле, а пурга снаружи может сколько угодно злиться и завывать. У него потекли слюнки. — Мясо еще теплое. — И Роран помахал прутиком у Эрагона перед носом. Но Эрагон все же решил отказаться.

— Нет. Дай мне просто хлеба.

— Ты уверен? Оленина очень вкусная: не слишком жесткая да и зажарилась отлично. А уж какая сочная! Ну, откуси хоть кусочек! Похоже на то замечательное рагу, которое Илейн готовит.