основным направлением трансплантационного туризма. Может быть, тебе не нужен этот китайский двухтактный внедорожник, даже если он ревёт как байк.

Без масла в бензине двухтактный двигатель перегревается. В конце концов, он загорается. Без активной практики жёстких репрессий, без серьёзных врагов внутри страны или за рубежом, классическое однопартийное государство ослабевает. Оно гниёт от чрезмерного успеха. В конце концов, его свергают маленькие девочки с веточками.

Идеальным государством могло бы быть однорассказное государство, где рассказ на 100 % соответстовал бы действительности. Но это уже опасный уровень идеализма (и это бы всё равно не опровергло эти аксиомы стабилизации режима).

Двухрассказанное государство

Четырёхтактный режим — это двухрассказное государство. Когда люди слышат один рассказ, они имеют склонность спрашивать: а правда ли это? Когда они слышат два рассказа, они спрашивают: какой из этих рассказов — правда? Крутой трюк, правда? Возможно, весь наш мир построен на нём. Любая точка, которую признают оба полюса становится общей историей: «бесспорный, двухсторонний консенсус».

Общепризнанная история обладает рут-правами. У неё нет естественных врагов, и она автоматически верна. Введение в неё новых идей — задача нетривиальная и, следовательно, выгодная; эта профессия называется «пиар».

Нет причин предполагать, что один из полюсов спектра конфликта, или «золотая середина», или общепризнанная история ближе к реальности, чем одинокий полюс однорассказного государства.

Разделение нарратива не дало ответа на старый вопрос: правда ли что-либо из этого? Скорее, они… уклонились от него. Театральное искусство!

Это даже лучше, чем предполагать, что, поскольку мы победили Гитлера, и Гитлер был плохим, мы обязательно хорошие. Это очень базовые заблуждения, или психологические эксплойты, которые глубоко укоренились в наших политических операционных системах. Подобно багам в коде, они остаются невидимыми, пока вы не начнёте их искать. Тогда они становятся очевидными.

Гражданское и политическое ядро

Ключевой особенностью двухрассказного государства является гораздо меньшая опора на репрессии. Как и в четырёхтактном двигателе, цена такого подхода — куча запчастей и снижение эффективности. Фундаментальная инженерная проблема двухрассказного государства заключается в необходимости сдерживания активного, но безобидного политического конфликта, отвлекающего подданных от любой реальной демократической власти.

Современная двухрассказная демократия содержит два ядра власти: гражданское ядро и политическое ядро. Фокус в том, что в теории, политическое ядро сильнее гражданского. На практике, гражданское ядро сильнее политического.

Стабильному режиму необходимо поддерживать эту инверсию власти. Когда стабильность теряется, политическое ядро перехватывает управление. На мгновение, двигатель превращается в реальную демократию, а затем превращается во что-то другое, или просто загорается и взрывается. Представьте себе Германию в 1933 году.

В любом случае, в своём корне «инверсия» является ложью. Политическое ядро представляется правителем. Гражданское ядро представляется инструментом. Реальный поток власти является противоположностью видимого потока.

Общественное мнение не направляет гражданское ядро; гражданское ядро направляет общественное мнение. Однорассказное государство нуждается в непрерывных репрессиях; двухрассказное — в непрерывных спектаклях. Естественно, первое всё равно может врать, а второе — репрессировать.

В современном языке, положительный ярлык «демократия» обозначает гражданское ядро. Мы должны защищать «демократию» от «политиканства», отрицательного ярлыка. Люди реально верят в этот новояз. Поскольку опасно обращать поток власти, возможно, они и правы.

Эта инверсия соответствует отношениям между парламентом и королевой, которые Бэджет описал 150 лет назад. Избиратели — это королева.

Королева Виктория, хоть и была Императрицей Индии, была «не в курсе дел» индийского правительства. Или британского правительства. Но она не была незначительной фигурой и все её уважали.

Таково было ганноверское устройство, заменившее «конституционной» монархией настоящую. Виктория где-то между Елизаветой I, настоящей королевой (хоть уже слишком зависиом от Сесилей) и Елизаветой II, символической королевой.

Современные избиратели не знеяут, как управлять государством, ровно как Елизавета II не знает, как управлять Уайтхоллом. Возможно они даже хотят приземлиться в правильном аэропорту. Но они понятия не имеют, как управлять самолётом.

Но это не страшно: они понятия не имеют, как захватить самолёт.

Природа соединила слабость и раболепие. Слабые, она решила, могут только казаться правителями. Они не могут ни взять, ни удержать власть; они никогда не правили и никогда не будут править. Там, где правит монарх-ребёнок, правит кто-то другой.

Гражданское ядро

Гражданское ядро состоит из перменантной бюрократии и того, что в других странах пресса называет «гражданским обществом».

«Гражданское общество» обозначает все легитимные институты, призванные служить или направлять государство или общественность. Это включает в себя СМИ, университеты, благотворительные организации и т. д. Эти критически важные органы становятся наиболее сильными, безопасными и демократичными, когда на них не накладываются оковы в виде политической подотчетности.

Несмотря на множество средств защиты, бюрократия теоретически стоит ниже в иерархии, чем президент. Возможно, это ложь. Это невероятная ложь относительно прессы. Было бы как-то неправильно иметь министерство информации, за исключением военного времени (военными «министерствами правды» [в США] были Бюро военной информации во время Второй мировой и Комитет общественной информации во время Первой мировой).

Интересно сравнить Западное гражданское общество с Восточной правящей партией. Оба органа не относятся непосредственно к бюрократии. Последняя полностью централизована; первое — децентрализовано.

У гражданского общества нет единственной точки отказа. Это круто. Но при этом невозможно не заметить трёх тревожных фактов о нём. Пока они останутся загадками.

Во-первых, у него нет произвольного центра, но его репутационная система кажется произвольной или, по крайней мере, статичной. Престиж престижных университетов, газет и т. д., похоже, не меняется. Эти учреждения либо безупречны, либо неподотчетны.

Во-вторых, какая-то таинственная сила координирует эту систему идеологически. Все эти престижные учреждения, несмотря на организационную самостоятельность, волшебным образом всегда и во всём согласны. Когда они меняют своё мнение, они все его меняют одновременно. Мы не можем сказать, что Гарвард на стороне Йеля; но мы можем сказать, что Гарвард 2019-го года на стороне Гарварда 1989-го года. Эта сила не централизована, но она действует, как центр. Возможно это всего лишь запредельный уровень коллективной мудрости. Так ли это?

В-третьих, одной из тенденций этой таинственной силы является усиление эффективных политических формул. Гражданское общество почему-то всегда предпочитает думать мысли, которые делают гражданское общество сильнее. Оно так же является рынком идей; оно предпочитает думать мысли, которые верны. Эти предпочтения не всегда совпадают.

Если мы сможем объяснить все эти явления, мы сможем объяснить, как децентрализованное гражданское общество, эффективно защищённое от демократии, может стать, становится и даже должно становиться распределённым Оруэлловским деспотизмом. Но мы отложим эти неясности до финального эссе.

Вентиль власти

Каким образом гражданское ядро защищается от политического ядра, которое номинально доминирует над ним? Между этими двумя