— Посмотри вниз, на пол!

Подойти ближе было нельзя из-за специального заграждения, и вначале я ничего не увидела.

— Смотри внимательнее на плиты под ногами!

Я присмотрелась и ахнула:

— Что это?

— Очевидно, самая древняя в мире надпись: «Осторожно, злая собака!»

Я еле сдержалась, чтобы на коленях не проползти под веревку, дабы увидеть поближе и запомнить навсегда то, что было изображено на полу. Из легкой пыли проступало древнее изображение с надписью. Я дотянулась до него и погладила кусочки мозаики. Они были теплые.

Желто-серая собака была похожа на большую дворнягу. Латинские буквы надписи проще было угадать, чем прочитать, но сам факт, что две тысячи лет назад в этом доме жили люди, которые точно так же, как мы, имели собаку, любили ее и ласкали, наверняка играли с ней, давали ей лакомые кусочки, умилил меня почти до слез.

Лара была очень довольна произведенным эффектом, хотя дышала как рыба, вынутая из воды.

Я поняла, что Ларе невмоготу от жары, и мы пошли дальше.

— Хочешь посмотреть на гипсовые слепки людей, застигнутых врасплох извержением? Такого ужаса я не видела даже у Хичкока! — тем не менее мужественно спросила она.

— Лучше давай вернемся к солнечным часам на площади. Там кажется, что время остановилось.

Лара внимательно посмотрела на меня:

— Пойдем, я покажу тебе другое место.

Мы поднялись еще выше по улице, мимо домов, первые этажи которых занимали лавки, питейные заведения и мастерские. В некоторых комнатах стояли почерневшие столы и прилавки, в одном доме на стол были брошены монеты в уплату за кувшины с вином. Свернув за угол, мы оказались перед большой древней виллой. Вокруг не было никого — до закрытия оставалось не больше пятнадцати минут. Мы с Ларой стояли одни между терракотовыми стенами. Я прошла чуть вперед, Лара прикрыла меня сзади.

— Войди внутрь, я покараулю! — заговорщицки предложила она, и я с трепетом проскользнула под веревочное ограждение.

«Вот откуда Рэй Брэдбери взял описание древних вилл в «Марсианских хрониках»» — первое, что пришло мне в голову. Потом между колоннами я увидела тени чернокожих рабынь в легких одеяниях, снующих взад и вперед по хозяйским поручениям, представила ребенка, мальчика лет пяти, пускающего кораблик в прямоугольном каменном бассейне, сделанном в самой середине мозаичного пола. Молодая дама в длинной тунике с золотым пояском и с высокой прической прошла наискосок с озабоченным видом. За ней следовал раб — кудрявый пожилой грек с горячими щипцами для завивки.

— Луций, пожалуйста, не свались в бассейн! — сказала мальчику дама и обернулась к парикмахеру: — Оставь свои щипцы, мне не до них сегодня.

— Но, госпожа, осталось только два локона…

— Пустяки. — Она перешла на греческий. — Скажи, что ты думаешь об этих странных подземных толчках? Их ощущают все уже в течение трех недель, с самого начала августа.

— Не надо гневить всемогущих богов! — Раб сразу приосанился и принял торжественный вид. Как и любой древний грек, он обожал рассуждать на отвлеченные темы. — Я ничего не хочу сказать плохого о политике мудрого и великого императора Тиберия, госпожа, но слухи о том, что в Иудее появился Мессия, долетели и до Помпей. А мессии обычно не являются в период благополучных царствований…

— Да замолчи ты, к Юпитеру! — У римлянки сделалось отчужденное лицо. — Откуда ты знаешь, что тебя никто не слышит, кроме меня?! Рабыни всегда показывают меньше, чем думают и знают на самом деле. Возможно, они понимают по-гречески… — Расстроенная, она опустилась в каменное кресло без спинки. Мальчик ударил по воде палкой, и эскадра кораблей в поднятых им волнах потерпела крушение. — Луций! Не упади в бассейн!

— Кому суждено погибнуть в бою, госпожа, тот не утонет!

— Ну что ты несешь, противный грек! Иди отдыхай! Ты мне пока не нужен!

Она отослала раба и задумалась: «Глупые люди! Все время ссылаются то на богов, то на императоров, а между тем шестнадцать лет назад здесь уже было землетрясение… Разрушилось много домов. Как страшно! И мужа отозвали по делам в Рим… Как хочется уехать на север, к родителям, в родные места, но не могу же я бросить дом! — Госпожа рассеянно поправила сиреневые складки туники. — Какой ужасный город! Не с кем поговорить… Но все-таки почему пересохли источники в округе? И отчего по ночам так воют собаки?» Римлянка встала с кресла, посмотрела вокруг себя, ласково обняла мальчика за плечи и увела его от воды в глубь терракотовых покоев.

Ветер зашумел под каменной крышей между прекрасно сохранившихся колонн, закачались верхушки пальм и высоких кипарисов. Тусклая мозаика на стенах с изображением греческих богов и богинь вдруг заиграла голубым и красным, тень знатной римлянки, удаляясь от меня, внезапно остановилась, и я увидела, что женщина с распущенным локоном на затылке вдруг повернула голову в мою сторону, будто хотела внимательнее разглядеть нечто, замеченное ею вдалеке.

Я испугалась и сделала шаг назад… и тут почувствовала на своем плече Ларину руку.

— Пойдем, а то закроют ворота, — сказала она мне ласково. — Здесь и вправду можно сойти с ума. Не ты первая, не ты последняя, кто видит здесь призраков.

Я пошла за ней, потрясенная.

Огромное дерево у ворот города показалось мне символом современного мира. На сравнительно большом пространстве древних Помпей не было места большим деревьям. Только камень — в скульптурах и колоннах, на стенах домов и крышах, каменная мебель и каменные печи, и над всем этим солнце и пыль — таков был вид древнего города. Я прикрыла глаза и между ресницами в плавающих от солнца кругах увидела людей: воинов в доспехах и ремесленников в плащах, политиков в носилках, рабынь с кувшинами на головах. Знатные матроны обмахивались веерами и закрывали лица от солнца, простые горожанки посылали мужей заняться чем-нибудь полезным, забыть хоть на время о гладиаторских боях. Мальчишки тайком вертелись возле клеток с дикими животными и показывали пальцами на верблюдов с тюками между горбами. Жизнь кипела вокруг — и в пыли, в жаре, в городской вони и суете совершенно не чувствовалось приближение катастрофы. Никто не мог себе представить удушливый мрак и силу падающих с неба огромных камней, ужасный запах всепроникающего пепла, огонь пожаров, разверзшуюся бездну такого ласкового сейчас моря… Лишь курился над двугорбым Везувием легкий дымок да замолчали в ближайших рощицах птицы.

И я подумала: «Какой ужасной ценой был сохранен для нас этот древний мир».

Рим и днем изумительно красивый город, но в свете ночных огней это воистину фантастическое место. Татьяне Николаевне еще год назад, при жизни дочери, и присниться не могло, что наступит день и она будет сидеть на верхнем этаже ярко-красного, блестящего, будто игрушечного, туристического автобуса, объезжающего Рим по кругу: специально, чтобы осматривать достопримечательности. Рядом с ней гордо восседал пожилой чернокожий человек с седыми волосами и безумными искрами в светлых глазах и, пользуясь странной смесью нескольких языков и жестов, словно дарил ей все великолепие этого города. У Татьяны Николаевны даже меньше стала болеть рука — должно быть, оттого, что, решив отложить смерть, она забыла о ней. И послушное мыслям тело тоже решило воспользоваться небольшой отсрочкой, предоставленной ему для жизни. Она вдруг увидела город как подарок, который никогда не могла себе представить, проводя день за днем в своем небольшом учреждении. В последние же месяцы только ненависть, иссушающая душу, всецело владела ее существом. То, что открылось ей сейчас со второго этажа красного автобуса, совершенно не согласовывалось с этим чувством. И Татьяна Николаевна испытала сначала удивление, а потом сочувствие — к людям, этому городу, ко всему миру, погруженному в ночь.