– Честно говоря, нюх у меня далеко не собачий.

– Короче говоря, о свадьбе не может быть и речи. Девчонка, за которой волочился Колас, наотрез ему отказала.

– Отказала?

– Взяла да и дала ему от ворот поворот – прогнала его раз и навсегда.

– Прогнала?

– Ничего не поделаешь, коли она его не любит.

– Как это не любит? Не любит моего Коласа? Ишь какая принцесса нашлась! И даже если не любит, так и что из этого? Раз мы с Коласом того хотим, какая разница, хочет она или не хочет? Пусть женятся!

– Не так-то все просто. Калитка должна быть с крючком и петлей: только так ее можно и закрыть, и открыть. То же самое в любви и в браке. Если не хочет мужчина, то это все равно как если бы не было крючка: кому нужна калитка, если ее нельзя закрыть? А вот если не соглашается женщина, если нет на то ее воли, то это все равно как если бы калитка была без петли: какой от нее прок?

– Воля у женщины? Воля должна служить разуму, а иначе никакая это не воля. Будь проклята эта глупая воля, которая изо всех сил добивается только того, чтобы угодить прихотям! Вы это называете волей? Воля у этих мерзких тварей? Воля у девчонки? Откуда ей взяться-то? Да у всякой из них в мозгу две извилины, а разума – ни на грош! Да покажите вы мне хоть одну женщину в этом мире, у которой в голове была бы хоть одна мыслишка! Ровным счетом ничего – одна пустота! Чванство и тряпки – и больше ни о чем они не думают! Так что уж если Бог им ума не дал, так на кой же черт им воля? Пусть слушаются мужчин – и точка. Насчет того что мужчине в семейной жизни нельзя без любви, это я с вами согласен. А вот для женщины повиноваться и значит любить.

– А как они, женщины, должны повиноваться – по своей воле? Или их должны заставить?

– Да какая разница: хоть по своей воле, хоть по чужой! Это уж как им самим хочется. Ведь, знаете, есть и такие, для которых кнут слаще пряника.

– Так неужели же все женщины и впрямь таковы, какими вы, друг мой, их изображаете?

– По-моему, только вы одна не как другие; вы совсем из другого теста. Так что вы ко мне не придирайтесь: тут я перед вами извиняться не должен.

– Что там говорить обо мне… Нет, и я как все… Если бы вы только знали… Вы думаете, что я почти святая, а я такая грешница… Не хочешь грешить, а грешишь. Ну да ладно, я не о том. Видите ли, я защищала не себя, а других женщин. Ведь все мы – и мужчины, и женщины – вылеплены из одной и той же непрочной глины. Впрочем, есть между нами разница. Слушайте-ка внимательно, друг мой. Мужчина не может быть счастлив без женщины, а вот женщина без мужчины – может, хотя именно в нем-то для нее все ее счастье. Редкий мужчина понимает, как это можно радоваться собственному несчастью, с наслаждением погружаясь в свою же печаль. Мужчинам не постичь этой науки, а вот у нас, женщин, она в крови.

Смущенный, Хуан-Тигр опустил голову, словно избегая взгляда вдовы Гонгоры. Он думал: «Она, как по книге, читает в моей душе именно то, о чем я думал ночью: мужчине всегда нужна женщина. Вот и у меня в сердце – будто их нацарапали шилом на коре дерева – остались безумные слова Коласа: "Женитесь на донье Илюминаде, ведь она вас любит". У меня волосы встают дыбом, как от ветра, что ворвался в окно, лишь подумаю: она все насквозь видит. Неужели же она и дальше будет читать мои мысли вслух? Какой позор – хоть сквозь землю провалиться! И зачем это я, дурак, пришел к ней, когда она меня позвала?» А донья Илюминада, со своей стороны, тоже молчала: стоя у самого порога своей судьбы, она, словно переминаясь с ноги на ногу, все никак не могла сделать решительного шага. Она думала так: «Передо мной две дороги, а по какой из них идти – не знаю. На обеих чашах весов – моя судьба, но стрелка моей жизни все никак не может остановиться и дрожит, как испуганный ребенок. Обе чаши выровнялись, и я никак не могу выбрать. Как бы я хотела принадлежать ему! Как бы я хотела, чтобы мой господин вошел в этот осенний сад, скрытый за оградой! Здесь все дышит любовью: я изнываю, я жду моего господина. Пусть он завладеет мною, пусть, наконец, узнает мою тайну: я открою ему дверь. Будто тысячи птиц поют в моем сердце: пришел мой господин, и я пленила его. И я замкну за ним двери, как смыкают в объятии руки, и пусть это объятие будет долгим, как наша с ним жизнь. Пусть со мною он обо всем забудет, пусть насладится мною, пусть успокоится его душа!.. Пустые мечты! Зачем ты, ненасытная, впустую мечтаешь о том, чего и быть не может? Будто хочешь быть его рабой, а сама только и думаешь, как бы им завладеть. Предположим, пустив в ход все свои женские хитрости, ты этого все-таки добьешься. Ну а дальше? Вот ты и поймала его, как доверчивого голубя, в свой силки. И вот он твой. Посмотри, каким жалким, испуганным взглядом глядит на тебя твой пленник! Из твоего осеннего, увядающего сада с какой безнадежной тоской будет он смотреть на другие сады – сады цветущие, сады весенние! И он проклянет тебя… А если он, втайне надеясь на свое освобождение, будет молчаливо ждать, что я открою калитку, что я отпущу его на волю? Он будет смотреть на меня снизу вверх, будет смотреть как нищий на спелое яблоко, которое висит за забором на самой высокой ветке… Кто же я для него – живая женщина или призрак? Безнадежность, безнадежность, ты моя верная подруга, только ты знаешь о моих слезах! Ты как преданный пес, который зализывает своему хозяину раны… Я уже так к тебе привыкла, что скорее откажусь от счастья, чем расстанусь с тобою. Неужели же сейчас произойдет чудо? Сейчас – или никогда. Господи, прошу Тебя, положи Свою руку на ту чашу весов, где моя судьба! Ну, Илюминада, смелее – и да поможет тебе Бог!»

– Надеюсь, дон Хуан, вы не сомневаетесь, что я люблю вас – люблю давно и по-настоящему, от всей души, – пролепетала, бледнея, вдова. – Позвольте же мне дать вам один совет.

– Приказывайте, – ответил ей Хуан-Тигр. – Хотите, ради вас я прямо сейчас брошусь вот в этот фонтан? Честное слово, я сделаю это с огромным удовольствием.

– Нет, зачем же? Я предложила бы вам нечто куда более приятное. Знаете что, женитесь! Еще не поздно, а ваша суженая, быть может, стоит в двух шагах от вас.

За окном только начинало смеркаться, а здесь, в магазинчике, ночь уже наступила, и в этой ночи царил непорочно-чистый, прозрачно-бесплотный лунный лик доньи Илюминады.

Было слышно, как в фонтане на площади журчит вода, но Хуану-Тигру казалось, что это шумит его собственная кровь – шумит и целым потоком выливается наружу, оставляя его бездыханным, так на него подействовали слова вдовы.

Наступило молчание – может быть, и короткое, но зато бесконечно глубокое.

Вдова думала: «Господи, вот Ты и открыл мне Свою волю вот и разрешилась моя судьба. Ты хочешь, чтобы я была Твоей невестой, но не в монастыре, а здесь, в миру. Что ж, я понимаю… понимаю. Вот он, мой второй брак, и он еще чище, чем первый, ведь в нем уже совсем нет ничего ложного, корыстного, грубого или чувственного. Ничего, даже и звука голоса. Я буду его рабой, а он моим господином, но он и не заметит… Я буду жить только для него, но он и не заметит… Я отведу от него все беды, но он и не заметит… Я принесу в его дом счастье, но он и не заметит, что это счастье принесла ему я. Радость переполняет мою душу, как мед – созревшие соты».