Когда расписка была готова, Ефремов приступил ко второму этапу вербовки:

– Сейчас на другом листе коротко напиши мне обо всех преступлениях, о которых ты слышала в последнее время. Запомни: кто помочился в неположенном месте или кто нашу партию матерным словом поминает, меня не интересует. Кражи, грабежи, угоны мотоциклов. Хулиганство… Кто на прошлой неделе выбил в вашей школе два окна? – неожиданно спросил инспектор. – Вспоминай: два окна на втором этаже.

– Меня там не было, – поспешно ответила девушка.

– А кто был? Наташа, на меня смотри! Ты уже проговорилась, что знаешь об этом случае, так что пиши: кто кидал камни, с какой целью.

– Мне потом голову за это открутят, – недовольно пробурчала Голубева.

– Голову тебе открутят, если ты не перестанешь пьяная по подворотням шататься! – строго сказал инспектор. – Виданное ли это дело, в шестнадцать лет до бесчувствия напиваться? А если бы тебя изнасиловали и убили? Приехали бы мама с папой домой, а доченьки нет – в морге она, изуродованная, лежит. Пока со мной работаешь, ты о своей безопасности не беспокойся. Будешь язык за зубами держать, о нашем сотрудничестве никто не узнает.

Голубева трудилась над своим первым сообщением больше часа. К концу работы она вошла во вкус.

– У нас соседка на мясокомбинате работает. Каждый месяц обновки меняет. Про нее писать?

– Про всех пиши, – разрешил инспектор. – Я потом отсортирую, что мне пригодится, а что нет.

Прощаясь, Ефремов разъяснил девушке основы конспирации и тайной связи:

– Каждую неделю ты будешь звонить по этому телефону и сообщать мне, есть у тебя интересная информация или нет. Раз в месяц мы будем встречаться на конспиративной квартире. Сейчас запоминай свою первую легенду. Если кто-то узнает, что ты была в милиции, и спросит, чем все кончилось, ответишь так: ночь ты просидела в клетке. Наутро тебя завели на второй этаж, дожидаться инспектора по делам несовершеннолетних. Пока менты отвлеклись, ты незаметно сбежала. Все запомнила?

– Как «Отче наш». – Голубева посмотрела на инспектора, улыбнулась. – Ну, я поскакала?

Ефремов юмор оценил:

– Скачи, Царевна-лягушка, меняй потрепанную шкурку на новую.

Наташа Голубева шла на встречу с невеселым настроением и размышляла о «домашнем задании», полученном в прошлый раз от Ефремова.

«Записать все известные мне клички… Дать краткую характеристику парням, которые их носят… Что он дальше придумает? Захочет, чтобы я стала втираться в доверие к кому-то из уличных авторитетов? Чтобы стала чьей-то любовницей и в постели выведывала секреты? Рано или поздно такая игра закончится разоблачением, и тогда… убить, конечно, не убьют, но жизни после этого мне во дворе не будет. Кто станет со стукачкой дружить? Все парни будут от меня шарахаться как от чумной. Как бы мне избавиться от Ефремова? Послать его куда подальше? Не выйдет, он меня крепко за горло держит. Как только я рыпнусь, так он тут же фотографии в ход пустит. Что делать? Придется пожертвовать собой и соблазнить инспектора. Должно получиться. Он что, не мужик, что ли? Если все ненавязчиво сложится, то клюнет Игорек. Должен клюнуть. А потом…»

Наташа даже зажмурилась, представляя сладостный момент: она поднимается с кровати, медленно одевается и говорит: «Игорь Павлович, а что скажут ваши начальники, когда узнают, что вы школьницу совратили?»

– Вот он у меня где будет! – Голубева сжала кулачок, заулыбалась, игриво подмигнула окнам конспиративной квартиры. – Сегодня, Игорек, ты не устоишь перед соблазном.

Дверь в квартиру была не заперта. Наташа вошла, сняла пальто, забросила на вешалку шапку.

– Принесла? – раздался из кухни голос Ефремова.

– Культурные люди здороваются при встрече, – недовольным тоном заметила Голубева.

– Извини, задумался. Я наблюдал, как ты шла по тропинке, и мысленно поздоровался с тобой. Как дела, как учеба? – Игорь взял у девушки исписанный тетрадный лист, погрузился в чтение.

– Можно, я воды попью? – попросила девушка.

Ефремов, не отрываясь от чтения, кивнул: «Пей!»

Голубева набрала из-под крана воды, повернулась к инспектору спиной и вылила на себя всю кружку.

– Ай, блин! – взвизгнула она. – Вот у меня рука дрогнула! Что делать теперь, как я мокрая домой пойду? Замерзну же, заболею и умру.

– Пошли, – недовольно сказал Ефремов.

Игорь, втайне от хозяйки, давно изучил содержимое шкафов Ефросиньи Ивановны. Утюг она хранила в тумбочке в зале. Гладильной доски у старушки не было.

– Высушишь одежду утюгом, – сказал инспектор.

Ефремов застелил обеденный стол покрывалом, воткнул утюг в розетку и вышел на кухню. Через пару минут Голубева позвала его:

– Игорь Павлович, он не нагревается!

– Кто не нагревается? – начал злиться инспектор.

Ефремов вернулся в зал и встал на пороге комнаты как вкопанный. Наташа Голубева стояла у стола полураздетая: мокрое школьное платье было разложено на покрывале, почти сухая майка лежала рядом. Из одежды на девушке были только бюстгальтер и колготки. Плотные шерстяные колготки, заманчиво обтягивающие стройные девичьи ноги.

– Это что за стриптиз? – спокойно, не выказывая удивления, спросил Ефремов. – Погоди, не отвечай, я сам попробую догадаться.

Он прищелкнул пальцами, посмотрел в потолок, весело усмехнулся:

– Понял, Наташа, я все понял! В прошлый раз я видел тебя раздетой снизу, а теперь ты решила показать, как выглядишь сверху. Так ведь?

Голубева промолчала.

– Ты знаешь, Наташа, а ведь это моя вина! С самого начала я не объяснил тебе, что профессионалы умеют абстрагироваться от соблазнов. Ювелиры не ощущают магии золота. Кассиры не воспринимают денежные купюры как эквивалент материального благополучия. Парадокс: сидит кассир, за день пересчитывает сотни купюр, но они для него не более чем бумага с установленным номиналом. Наступает день получки, и этот же кассир, получив десять десяток, относится к ним совсем по-другому. Безликие бумажки превращаются для него в деньги, на которые можно купить вещи и продукты.

Девушка подняла утюг, быстрым движением прикоснулась к его разогретой подошве и стала гладить платье. Ефремов продолжил:

– Запомни, ни один оперативник не станет флиртовать с женщиной, которая находится у него на связи.

– Я так плохо выгляжу? – не отрываясь от работы, спросила Наташа. В ее интонации Ефремов уловил скрытый сарказм: «Что бы ты понимал в хорошеньких девушках, индюк надутый!»

– Наташа, мне что, дифирамбы тебе петь? «Ах какие стройные ножки, аж душа замирает!» Выбрось эту дрянь из головы! Любая сексуальная интрижка неизбежно приведет к разрыву наших деловых отношений, а это меня не устраивает. Ты нужна мне в качестве источника информации, так что до поступления в институт можешь больше не раздеваться.