После скромного ужина сразу завалились спать – поздно уже, а завтра рано вставать: поезд в пять утра приходит в Тамань, надо будет готовиться к переправе…

Ивану не спалось, он ворочался на жесткой деревянной полке, несколько раз выходил курить (босиком, без сапог – чтобы не будить товарищей). И смолил в тамбуре папиросу за папиросой. В вагоне было жарко, не продохнуть, окна плотно зашторены – светомаскировка, лишь из приоткрытой двери чуть тянуло свежим ночным ветерком…

К Ивану подошел капитан Вальцев.

– Что, Ваня, не спится?

Меньшов пожал плечами – сами видите, товарищ капитан. Вальцев понимающе кивнул:

– Да, меня тоже сон не берет. Душно очень… А я люблю свежий ветер и простор – чтобы в лицо. Как у нас в Ленинграде: бывало, выйдешь на Неву – такая красота! Зимний дворец, Васильевский остров, Петропавловка, Адмиралтейство… Совсем как у Пушкина: «Люблю тебя, Петра творенье, люблю твой строгий, стройный вид, Невы державное теченье, береговой ее гранит…»

Иван кивнул:

– Учительница в школе нам тоже Пушкина читала. Я даже запомнил: «И светла адмиралтейская игла…»

– Теперь уже не светла, – тихо вздохнул капитан Вальцев, – закрасили ее, чтобы не блестела и немцам цель не указывала. Весь город, сволочи, разбомбили, даже в Эрмитаж фугас попал. А еще – в Русский музей, Кунсткамеру, Летний сад… О школах и жилых домах даже не говорю… Ладно, они нам за все ответят, дай только срок!

– У вас там родные остались? – с сочувствием спросил Меньшов.

– Нет, – покачал головой Вальцев, – я сам из-под Энгельса, это на Волге, а в Ленинграде работал. Жениться не успел, да и желания особого не было – все на службе, так что у меня никого нет. А вот у Виктора Михайловича и Дениса – есть, они оба – ленинградцы. И семьи их пока не эвакуировали…

Иван понимающе кивнул – жителям блокадного города зимой пришлось очень тяжело. Слышал и про голод, и про артобстрелы, и про ночные бомбежки… Но Ленинград все равно жил и сражался, а это главное.

– Пошли все же спать, – сказал Вальцев, – завтра вставать рано. Переправимся в Керчь, и, считай, уже на фронте. Тогда отдыхать будет некогда. Так что пользуйся моментом, набирайся сил, пока есть такая возможность.

Иван выбросил окурок в приоткрытую дверь тамбура и пошел в вагон. Действительно, надо поспать… А то завтра будешь вялым, какой из тебя тогда боец!

* * *

«Над Таманью тучи худят хмуро…» – вполголоса напевал про себя капитан Вальцев, наблюдая за тем, как происходит погрузка на баржу. Действительно, погода стояла ненастная, тучи плотно затянули небо, дул резкий, пронизывающий ветер, а временами начинался мелкий моросящий дождик.

Но это было как раз на руку тем, кто собирался переправляться в Керчь. «Юнкерсы» не летают, можно не опасаться ударов с воздуха. А при пересечении пролива главную опасность представляли именно немецкие бомбардировщики, главные потери были от них. «Лаптежники» постоянно висели над водой, нещадно бомбили суда, перевозившие на другой берег бронетехнику, пушки, припасы, людей и лошадей.

Буксиры, неповоротливые баржи, шхуны, баркасы и тихоходные рыболовецкие сейнеры почти не имели зенитного прикрытия – конечно, если не считать сдвоенных «максимов» на корме. И то – не у всех. И что могли сделать эти пулеметы против быстрых Ю-87?

«Лаптежники» появлялись всегда внезапно и, как правило, целой стаей – не менее восьми-девяти самолетов. Выискивали цель, становились в круг и пикировали по очереди, скидывая вниз смертоносный груз. И достаточно было одной бомбы, чтобы перегруженное людьми и техникой плавсредство пошло на дно…

А затем немецкие пилоты спокойно, как в тире, расстреливали тех, кто пытался доплыть до крымского берега. Или поворачивал обратно, к косе Чушка. При переправе теряли значительное количество сейнеров, буксиров, барж, шхун и катеров…

Но сегодня низкие облака и серый дождь лучше любых зениток прикрывали пролив. Правда, море слегка штормило, что гарантировало не самые лучшие ощущения, но что делать… В конце концов лучше уж потерпеть качку, чем получить бомбу в корпус!

С причала на широкую низкую баржу перекинули бревна, по которым КВ-9 медленно вполз на палубу. Денис Губин старался максимально осторожно управлять тяжелой машиной. Чуть в сторону – и нырнешь в море… Остальные члены экипажа наблюдали за погрузкой на берегу…

Танк перед погрузкой максимально облегчили: вытащили личные вещи, продукты, боеприпасы, сняли пулеметы, в том числе и ДШК (его прихватили с собой, пригодится). Но все равно некоторые опасения еще имелись: выдержат ли бревна? Все-таки вес – сорок семь тонн… Хотя, с другой стороны, на тех же баржах совсем недавно переправили в Керчь несколько Т-34 и КВ-1, все вроде прошло нормально…

КВ-9, к счастью, успешно вполз на судно, его тут же зафиксировали стальными тросами. А то поедет и всех людей же передавит… После чего на палубу с некоторой опаской взошли мотострелки и минометчики. С собой они несли минометы, ящики с боеприпасами, продукты, прочее армейское имущество… Баржу загрузили, что называется, доверху.

Пожилой седоусый капитан буксира недовольно качал головой, наблюдая за тем, как старая посудина, которую ему предстояло тащить через пролив, постепенно оседает в воду. Но был приказ заполнять все судна по максимуму, чтобы перекинуть на тот берег как можно больше людей и техники, а потому он промолчал…

Наконец все было готово: танк закреплен, бойцы расселись, минометы, ящики, коробки и различные мешки крепко привязали. Капитан снял фуражку, быстро перекрестился и тихо произнес: «С Богом!» А затем громко приказал: «Отдать швартовы!» Буксир вздрогнул, напрягся и потянул за собой в открытое море неуклюжую, неповоротливую баржу…

Сразу же стала ощущаться качка, причем приличная. Красноармейцы, чтобы не вылететь за борт, цеплялись друг за друга и за стальные тросы. Многих начало подташнивать…

Иван, наоборот, чувствовал себя очень хорошо. Он стоял на палубе и любовался морем – впервые увидел его. Дальше районного центра он никогда не выезжал… Если, конечно, не считать Финляндии. Но там лишь одни бесконечные леса, снег и замерзшие озера… А здесь – настоящая морская стихия: темные волны с белыми бурунами, обжигающие холодные брызги, соленый ветер… Позади медленно уползал в дымку низкий темный берег Тамани, а впереди был Крым. Над волнами носились и отчаянно орали белоснежные чайки. Красота!

Меньшову Черное море очень понравилось – простор! Несмотря на приличную болтанку (баржа то резко задирала нос вверх, то круто уходила вниз), он не чувствовал качки. Даже не выворачивало наружу, как многих бойцов… Свежий ветер и морские брызги приятно освежали лицо, и Ивану даже захотелось петь…

Рядом с Иваном появился капитан Вальцев. Посмотрел на темные волны, пронзительно орущих птиц и продекламировал чуть нараспев: «Чайки стонут перед бурей, стонут, мечутся над морем и на дно его готовы спрятать ужас свой пред бурей…»

– Ваши стихи, товарищ капитан? – уважительно спросил Меньшов. – Хорошие, складные…