– Как что? – удивился Данила. Вопросы от него отскакивали как теннисные мячи от стенки: – Вон Насте нужны подвески, а своего ювелира у нее нет, я им и стану. Пока научишься их лепить, знаешь, сколько материала в брак уйдет? Так, что может еще и не хватит.

– Ты тоже так считаешь, что нам стоит ввязываться в это дело? – спросил я Настю.

– А ты боишься?

Лучше бы она не задевала мужскую честь и гордость. Не мог же я ответить, что участвовать в разборках бандитов и жуликов не хочу, и презираю их жадность и духовное убожество. На словах это не объяснишь, не вытащишь из души без потерь еще гнущийся стерженек благородных юношеских порывов и устремлений.

– Ну что ж ляпила подвесок из палатины, переходи Рубикон, – дал я согласие обоим, и подтолкнул Данилу к рулевому колесу.

Данила покрепче ухватившись за штурвал, стал с силой давить на него. Колесо не двигалось.

– Отойди, – Настя отодвинула его в сторону и легким усилием руки, заставила его крутиться в обратную сторону.

– Ты же дверь открываешь, а не закрываешь, значит, крути вниз, – найдя где-то на колесе верх и низ, она объясняла бестолковому Даниле принцип работы двери. Тот обалдело смотрел на отходящую без скрипа дверь.

Я где-то читал, что блоки на египетских пирамидах так тщательно притерты друг к другу, что между ними невозможно просунуть бритвенное лезвие. А тут не то, что бритвенное лезвие, но даже глаз не мог отличить, где дверь, а где сам дверной проем, коробка. Если бы Горилла не передвинул в сторону огромный верстак, еще бабушка надвое сказала, поддалась бы дверь, или нет. Она открывалась в полуметре над полом. Когда дверь наполовину приоткрылась, Данила первым спрыгнул на пол в пристройку, и схватил сразу две гантели. Для цирковых номеров он еще не годился. Пришлось и мне прыгать внутрь и помогать ему. Вдвоем мы перенесли их в свой угол и, приподняв, поставили на ступени в нашем каменном мешке.

– Закрой-ка дверь, посмотрю, если ли щели, – попросил Данила Настю, оставаясь в пристройке.

– Дурной, что ли, а если сейчас Горилла появится, что будешь делать? – спросил я не в меру расхрабрившегося приятеля. Но Данила как водолаз, потерял чувство реальности.

– Закрывайте. Раньше, чем через пять часов он здесь не появится.

Настя стала крутить колесо, и дверь встала на прежнее место. Данила поднял вверх большой палец.

– Вообще ничего не видно. Ровная стена. Открывайте.

Легко сказать открывайте. Колесо-штурвал заело, оно больше не поддавалось ни в одну сторону.

– Кончайте дурить, открывайте, – вновь беспечно напомнил о себе Данила.

– Данилушка, не открывается, – елейным голоском пропела Настена, – ты потерпи пока миленький, сейчас что-нибудь придумаем.

С этой стороны хорошо советовать, а каково на той стороне. С Данилы моментально слетел дурацкий кураж. Он сначала подумал, что мы так глупо шутим, но когда и через десять минут дверь осталась закрытой, он вдруг как мышь забегал по пристройке и неожиданно уединился в ближнем, невидимом через прорезь углу и присел в гордой позе орла.

– Данила, ты где, потерпи, сейчас вытащим.

Я осветил фонарикам этот удивительный монашеский механизм, господи, что могло там заесть.

– Я, кажется, внутрь заколку уронила, – наконец подсказала Настя, заглядывая туда же.

Хорошо, что это признание не слышал Данила. Я заглянул через прорезь внутрь помещения, чтобы посмотреть, как там держится наш супер боевой товарищ. Данила отходил от стены, застегивая штаны.

– Как он? – виновато спросила Настя.

– Молодец, держится, – поддержал я товарища.

– Вон она, вижу ее, – вдруг обрадовано закричала Настя.

Но увидеть, еще не значит вытащить. Заколка попала, между зубьями двух шестеренок и не давала возможности им крутиться. Заколку видел и я, но достать, рука не дотягивалась. Каким только макаром, мы не перепробовали достать ее оттуда, ничего не получалось.

– Что там Данила делает? – спросил я Настю.

– Вытащил блокнот, что-то пишет… Листок оторвал… и на верстак положил.

В это время внутри пристройки раздался слишком громкий скрип. Мы с Настей прильнули к прорези. Крышка люка, в которой недавно исчез Хват, вместе с верстаком стала подниматься вверх. Нет, такого не может быть. Ни один силач в мире, не может поднять такую тяжесть. Передвинуть на другое место, еще, куда ни шло. Но, противу всякой логики, крышка люка медленно со скрипом поднималась. Мы видели, как Данила метнулся в тот, невидимый от нас угол. Пока ничем мы не могли помочь своему приятелю. А люк, все так же медленно, вместе двухтонным верстаком поднимался и поднимался. Я глазам своим не верил, казалось его, толкала железная рука. И вот оттуда показалась плутоватая физиономия Хвата. В руке у него был пистолет. Он вылез из люка и пошел в тот угол, где минут десять назад лежали платиновые гантели. Ничего он там конечно не нашел. Его лицо приняло озабоченное выражение, он внимательно огляделся, но ничего подозрительного не увидел. Затем, подумав, что Горилла мог и перепрятать платину, медленно, как в американском боевике, держа двумя руками пистолет, стал обходить все помещение. Наконец он дошел и до того угла, где прятался Данила. Мы застыли в нехорошем ожидании.

– Ах, ты животное, ах ты скот. Ну, гад, держись, – неслась из угла несусветная брань Хвата, – ты мне ответишь за все, и за платину в том числе. Я тебя заставлю лизать мне ботинки, сволочь. Языком, языком лизать.

– Все, пропал Данила, – зашептала Настя, – давай я заору, он его перестанет мучить.

– Он, до него еще не дошел, орать будешь, когда я скажу.

– А на кого он ругается?

– Пока на Гориллу.

Настя ничего не понимала. Не рассказывать же ей, что Хват вляпался в то, что Данила оставил на полу, перед тем как подтянуть штаны. Хват подошел к воротам, толкнул их. Они были закрыты, как и положено на два замка. Об тот чурбак, на котором сидел Горилла, Хват стал вытирать ботинки. Желчь и злоба так и клокотали в нем.

– Хвата– Барыгу, решил нагреть. Зеленый еще Сопель, зеленый. Из-под земли достану.

И тут он увидел записку лежащую на поверхности верстака. Он взял ее, и медленно вслух прочел.

– Мачить исчо рана.

Что тут началось? У Хвата от ярости выступила пена на губах.

– Ах ты, обезьяна! Ах ты змей, хвостатый, – ругался он на Гориллу, – обвел меня, старого Барыгу. Сукин сын, в паре с кем-то работает. А я ему пятнадцать тысяч отдал. Сам принес. С поклоном. Горилла, вот тебе денежка на дорогу до Рио-де-Жанейро. Остальные позже принесу. А они, что удумали, мало меня кинули, так еще и замочить решили. Ах, молодцы. Только вы не знаете Хвата-Барыгу. Я не зря, сам как Граф Монте-Кристо пол года рыл этот тоннель из своего дома. Ты, думал Горилла, что поставил сверху верстак в две тонны, и закрыл мне проход. Нет дорогой, я вмонтировал в крышку самый мощный домкрат, он вагоны шестидесяти тонные поднимает. Я как Архимед, им черта переверну. Замочить решили. Нет, небритый. Ты будешь Горилла, меня, как кот мышь, караулить у подземного хода, а я через ворота приду. До вечера еще много времени. Приходи со своим дружком, приходи за деньгами. Посмотрим, кто на коне отсюда уедет, кого Боливар увезет.