Удовлетворения не было. Такой изнурительной своим однообразием, гостиничными номерами и пьянством скуке ребята предпочли бы любую менее доходную, но честную и живую работу. Больше всего Диму удивляло то, что народ вообще ходит на них в таком количестве.

Июньские гастроли подходили к концу. Отыграв последний концерт в Гродно, ребята вздохнули с облегчением. Однако, вылететь домой сразу не получалось, так как дурак администратор сумел взять билеты только на послезавтра. Проклиная Гродно со всеми его жителями, коллектив улёгся спать в свои номера, не представляя себе, что здесь можно делать целые сутки.

Проснувшись, как обычно, ближе к часу дня, Котов перекусил в гостиничном ресторане и отправился погулять. Чтобы не обращать на себя внимание, он нацепил неброскую ветровку, кеды и треники. В городах российской глубинки поголовно все молодые люди ходили в спортивных штанах. Из всех окон звучал и хрипел динамиками «Ласковый май».

От нечего делать Котов зашёл в продовольственный магазин. С тоской он перевёл свой взгляд от пачек с солью к пачкам с перловой крупой и дальше — к пирамиде, составленной из банок консервов «Морской салат».

Внизу, за витриной холодильника, рядом с горой развесного комбижира, лежала колбаса. С виду она была какая-то очень странная: непомерно толстая и рыхлая, довольно-таки странного цвета. Дима наклонился к стеклу и прочитал ценник: «Колбаса кровяно-растительная. Цена 40 коп/кг».

Пройдя ещё пару кварталов, Котов увидел очередь.

У самых дверей в магазин — там, где очередь утолщалась, принимала неправильные очертания и колыхалась как потревоженный беспозвоночный организм, в самой гуще толпы Дима заметил мужественно копошащихся Осипова и Лисовского.

Для них, кстати говоря, это была последняя поездка с группой «Форт». Лисовскому надоели томные и многозначительные взгляды Марусина, его «шутливые» прихваты и поглаживания, да и вообще вся эта тягомотина. В конце концов, в жизни имеют значение не только деньги. Что до Осипова, то он с самого начала терпел всю эту музыку только из солидарности с приятелем.

Дима окликнул друзей, встал на цыпочки и протянул через головы четвертной.

Минут через сорок они возвращались в гостиницу. В двух сумках позвякивали двадцать бутылок пива и три по 0,75 «Столичной».

Забрав свои бутылки, Дима направился в номер Степанова.

Тот валялся на кровати с гитарой, бессмысленно пощипывая струны и глядя в потолок. Котов сполоснул стаканы и налил пива.

Какое-то время пили молча, глядя в бессмысленное мерцание телевизора, принимавшего польские каналы.

— Утром домой звонил, — сказал Степанов. — Жена плачет.

— Да, она у тебя какая-то домашняя. Не умеет сама развлечься.

Опять помолчали, булькая пивом из бутылок в стаканы.

— А у тебя там что с этой Мариной?

— По правде говоря, крепко зацепила. Не всё сразу. Ещё не известно, как она там без меня время проводит… Ладно, освобождай стакан.

Котов открыл «сабонис» и разлил водку.

«Белые розы, белые розы…», — пела солистка на эстраде гостиничного ресторана. Степанов долго не возвращался из туалета, а Дима, подперев ладонью непослушную голову, разглядывал танцующих. Насмотревшись на похотливо двигающиеся девичьи фигуры, он повернулся и обвёл мутными глазами ресторан. У входа стояла женщина лет тридцати пяти с будящими воображение бёдрами, броско одетая и накрашенная. Женщина заметила Котова и слегка кивнула. Дима сделал пригласительный жест рукой, едва удержавшись на стуле. Женщина прошла между столиками, покачивая бёдрами, и подсела к Котову.

— Дима, — представился тот.

— Лариса. Ты что, один?

— Вроде как. Хотите выпить?

Дима налил, они выпили.

— Хотите пойдём ко мне в номер? — сказал Котов.

— Ненадолго, — сказала Лариса. — Цифра «двадцать пять» тебя не пугает?

Дима убедительно похлопал себя по карману, выпил ещё рюмку и поднялся.

— Ложись, я в ванную, — сказала Лариса.

Дима разделся и лёг.

Прошло несколько минут, Лариса подошла к кровати, потрясла Диму за плечо, похлопала по щекам, пошарила в его одежде, плюнула, выругалась, оделась и вышла из номера.

Котов крепко спал, зажав в кулаке презерватив. Бумажник лежал под матрасом.

Марина

Бесконечные котовские гастроли ставили Марину в положение неопределённости. Она чувствовала — то необъяснимое и притягательное, что связывало их уже почти полгода, отдалялось от неё всё дальше. За эти гастрольные месяцы они провели вместе в общей сложности не больше недели. Если бы Котов хоть один раз честно поговорил с ней о планах на будущее, всё было бы по-другому, но Дима всякий раз увиливал от такого разговора.

За Мариной давно ухаживал надёжный и порядочный человек и ей хотелось определённости. Она изредка встречалась с этим человеком, он делал подарки, она не говорила ни да, ни нет. Пора было, в конце концов, на что-то решаться.

Котов звонил ей на днях из Гродно и оставил номер своего гостиничного телефона. Марина отыскала в справочнике код и набрала номер.

— Дима, это я.

— А, привет! Завтра, завтра уже вылетаем.

— А потом?

— Потом две недели по Уралу. Очень хорошее предложение; пока сезон, надо работать.

— Дима, ты меня любишь?

— Глупый вопрос.

— Ты не хочешь на мне жениться?

— Ну, Марина, — заныл Котов упавшим голосом, — опять ты начинаешь…

— Прощай, Дима.

Марина повесила трубку, выкурила сигарету, снова набрала номер, но уже другой.

— Кирилл? Да. Да. Хорошо. Хорошо, сегодня я к тебе приеду.

ОБРЫВОЧНЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ

Майор Кизяк сидел за столом в своём кабинете, обхватив руками взъерошенную голову, и смотрел в одну точку. За последнее время он сильно изменился — побледнел, вокруг глаз образовались тёмные круги, лицо изредка подёргивалось нервным тиком.

Дела зашли чересчур далеко: в обмен на похищенные документы проклятый Ливинштейн требовал выдать ему полный список осведомителей, вращающихся в рок-н-ролльной среде. Но тогда, в случае разоблачения, Александру Сулеймановичу грозило уже не служебное расследование (которое наверняка поручат Зубову, а его методы хорошо известны), а достаточно приличный срок в спецзоне.

— Майор Кизяк — к полковнику Ежову! — раздался в селекторе голос дежурного офицера.

У майора похолодело в животе, обрывки мыслей закружились, словно в калейдоскопе.

— Присаживайтесь, Александр Сулейманович, присаживайтесь, очень неважно выглядите. Вы здоровы? Супруга ваша в порядке?