— Ничего себе… — пробормотал Бойд и внимательно посмотрел на Чугу. — А ты делаешь успехи.

— Как учили, — хмыкнул Фёдор, бросая револьвер обратно в кобуру.

На седьмой день пути Лысый Хиггинс превзошёл себя — наловив свежей рыбы, он сварил потрясающую уху. Наваристую, густую, пахучую — объелись все. Еле достояв вахту, Чуга спустился в кубрик и прилёг. После сытного обеда по закону Архимеда полагается поспать…

Часика два он покемарил. Разбудил его резкий звук выстрела, а затем поднялась суматошная, беспорядочная пальба, перебиваемая дикими криками и чернейшими ругательствами.

Сунув руку под тощую подушку, Фёдор сжал рукоятку «смит-вессона» и мягко вскочил. С тем чтобы кидаться на палубу, он решил повременить. Сперва устроим «проверку на вшивость»…

Сдёрнув матрас с верхней койки, Чуга скрутил его валиком и прикрыл своим одеялом. Сунув револьвер за пояс, Фёдор отступил в закуток, куда сваливали рваные снасти. Расчёт его оправдался — от входа донеслись тихие шаги по трапу. Показался Мануэль. Ощерив щербатые зубы, Бака вскинул «кольт» и выпустил три пули, изорвав скатанный матрас. На четвёртый раз боёк клацнул впустую, озвучивая грустный факт — боцман извёл все патроны.

— Не повезло, — хладнокровно заметил Фёдор, выступая из закутка.

Бака выпучил глаза, хватаясь за второй револьвер, торчавший у него из низко подвешенной кобуры, полоской кожи привязанной к бедру. Грохнул выстрел из «смит-вессона», и Мануэля отбросило к трапу. Мыча, боцман сполз на пол, слепо шаря руками по груди, по грязной рубахе, мокнущей кровью.

— Т-ты… — прохрипел он, падая на колени. — Ты…

— Я, — не стал скрывать Чуга.

Надувая розовые пузыри, Бака рухнул лицом на пол. Фёдор поспешил наверх, не обуваясь, и выскользнул на палубу. Он опоздал на долю секунды — в пяти шагах от него прижимался к фок-мачте Флэган Бойд. Тоже босой, без шляпы, но с двумя револьверами в руках, он высматривал кого-то на корме. Вдруг за его спиной шевельнулся брезент, накрывавший носовой трюм, и показался Коттон Тэй. Стоя на коленях, он хищно улыбнулся — и открыл огонь с двух рук, стреляя Флэгану в спину. Бойда бросило на мачту, его тело сильно вздрагивало при каждом попадании.

И лишь теперь Чуга вскинул револьвер, стреляя с бедра, как его учил Флэган, метя Коттону в живот и грудь. 44-й калибр швырнул Тэя к правому борту, да с такой силой, что убийца не удержался на палубе — ударившись о планшир, он перекинулся за борт, нелепо задирая тощие ноги.

Из-под фока-гика вынырнул Хэт, увидал дуло «смит-вессона» — рука помора была недвижима, как длань памятника, — и тут же отбросил оружие, словно оно жгло ему пальцы.

— Я — пас! — прохрипел он.

Чуга бросился к Флэгану.

— Бойд! Как ты?

Затуманенные глаза ганфайтера прояснились.

— А-а, Тео… — Губы Флэгана дрогнули. — Боюсь, уже никак… Возьми мой пояс… Дарю… — Веки у Бойда опустились, словно тот отходил, но вот открылись снова. Взгляд, затуманенный страданием, прояснился. — Жалко-то как…

Вздрогнув, вскинувшись в последний раз, он медленно вытянулся на палубе.

Зарычав от бешенства, Фёдор взял в левую дареный «ремингтон».

— Сидеть и не рыпаться! — сказал он Хэту ледяным тоном, и тот мелко закивал головой.

Чуга оглянулся. На носу никого. В проходе между надстройкой и левым бортом видны были чьи-то ноги. Бунт на корабле? Не о том ли Хэт Сайласа пытал? Надо полагать, Монаган всё и затеял…

Скользнув по стенке, Чуга выглянул. У левого борта лежал, раскинув руки и ноги, Табат Стовел. Труп Табата.

Посмотрев вверх, Фёдор не стал раздумывать — заткнув револьверы за пояс, он полез на верх пристройки, цепляясь за фока-гик и подтягиваясь. Став на карачки, подобрался к самому краю и увидал Эфроима Таггарта.

Матрос подпрыгивал на полусогнутых, будто учёную обезьяну изображал. В руке его плясал «кольт».

Неожиданно он выстрелил. Вслед за этим послышался насмешливый крик Туренина:

— Не попал! Что, трусишка, руки дрожат?

— Выходи! — заорал Эфроим. — Иначе я за себя не отвечаю!

Вместо ответа грохнул выстрел. Пуля 45-го калибра легко продырявила деревянную переборку и засела у Таггарта в плече, разворачивая стрелка. Бранясь, Эфроим нажал на курок — и тут на него пала тень. Резко вскинув голову, он увидел Чугу.

— Привет, — сказал Фёдор и выстрелил.

Пуля вошла Таггарту точно в ключичную ямку, разворачивая грудину. Готов.

Помор соскочил на палубу и крикнул:

— Павел, не стреляй! Марьяна, ты как?

— Жива! — донёсся вздрагивающий голос девушки. — Где Флэган?

— Убит.

Из дверей показался Туренин. Левая нога его была в крови, князь прихрамывал, но улыбался. В руке он сжимал новенький «адамс».[31]

— Привет! — сказал Павел.

— Здоров, — буркнул Чуга. — Обходишь справа, я слева. Наступаем на шканцы![32]

— Есть! — осклабился его сиятельство.

На шканцах Фёдору предстала заключительная картина трагедии, разыгравшейся в открытом море. Раненый Вэнкаутер лежал на палубе, опираясь на локоть и прислонясь к кормовой надстройке. Он тяжело и хрипло дышал, не сводя пристального взгляда с Сайласа Монагана. В сторонке, высоко задрав руки, стоял Лысый Хиггинс, бледный и потный.

— Ты мне надоел, Вэн, — торжествующе цедил Сайлас, ещё не ведая, что скоротечный бой на палубе окончился не в его пользу. — Короче, подписываешь бумаги и передаёшь шхуну мне. Лоханку потеряешь, зато живой останешься!

Сделав знак князю, Чуга сказал негромко:

— Погоди подписывать…

Монаган развернулся, как ужаленный, и выстрелил. Левую руку Фёдора будто кто раскалённым шкворнем проткнул. Грохнул «смит-вессон», трижды расходуя патроны. Сайласа отбросило, он с размаху треснулся головой о гик, но ему уже не было больно. Князь медленно опустил свой «адамс».

— Спас-сибо… — выдавил Фокс.

— Не за что, — без улыбки сказал помор.

Чуга помаленьку отходил. Скоротечный бой вспыхнул и угас, разбередив хоть и буйную, но свыкшуюся с законом натуру Фёдора. Бунт на корабле всегда карался по всей строгости, а тут он сам подавил мятеж. Липкая боязнь заскреблась в душе — кабы чего не вышло… Одно дело — драка в портовой таверне и совсем другое — застрелить боцмана со штурманом на пару.

— Марион! — крикнул Туренин. — Можете выходить! Всё кончено!

Девушка вышла в сопровождении Зебони — мисс Дитишэм была бледна, а негр посерел от страха. Поднятые руки кока пали, шлёпая по ляжкам.