Потом я потерял сознание.

Дверь машины открылась, я почувствовал приток холодного воздуха и, ощущая боль, начал медленно приходить в себя. Потом осознал, что мисс Хендерсон извлекают из такси. Затем двое мужчин вытащили за руки и меня.

Мы находились внутри помещения, похожего на гараж. Беверли положили лицом на цементный пол. Помещение освещалось четырьмя лампами. Закрытые металлическими абажурами с белой эмалью изнутри и железными решетками снаружи, они свешивались с потолка на цепочках.

Меня тоже положили животом на цемент. Я почувствовал, как мои руки завели за спину и затем, к моему ужасу, надели на них наручники. Лежа на полу, я видел пятерых мужчин. Это были водитель такси, трое здоровых парней (двое в пиджаках и один в свитере) и еще один, в мятом костюме, с болтающимся на шее галстуком, крупный и толстый. И руки у него были большие и толстые. Он выглядел очень сильным, этот лысеющий пожилой мужчина.

— Разбудите рабыню, — велел он. Тогда один из стоящих сзади мужчин запустил руки в волосы мисс Хендерсон и грубо, двумя руками, потянул ее вверх. Беверли, закричав от внезапной боли, пришла в себя и поняла, что стоит на коленях перед толстяком и кто-то держит ее за волосы.

— Это вы! — воскликнула мисс Хендерсон. — Незнакомец из той квартиры!

— Тебе никто не разрешал говорить, — ответил ей толстяк.

— Мне не нужно разрешения, чтобы говорить, — заявила Беверли. — Я свободная женщина! Я не рабыня!

— Ой! — Теперь она опять кричала от боли, так как мужчина, стоявший сзади, сильно потянул ее за волосы. Маленькие ручки мисс Хендерсон оказались бессильны против его мощных рук.

— Тебе надо будет усвоить привычку обращаться к свободным людям со словом «господин», рабыня, — сказал толстяк.

— Я не рабыня, — повторила Беверли и опять закричала, потому что ее снова потянули за волосы. Тогда она добавила: — Господин…

Толстяк сделал знак человеку, держащему девушку. Тот ослабил хватку, но не убрал рук. Мисс Хендерсон с трудом дышала, глядя на толстяка.

— Вот так гораздо лучше, — проговорил он.

— Да, господин, — ответила Беверли.

— Вообще это спорный и интересный вопрос, — произнес толстяк. — В каком-то смысле ты рабыня, а в каком-то — еще нет. То, что ты рабыня, дает мне право называть тебя рабыней и относиться к тебе как к рабыне. Не реагируй так бурно. Это правда. Это ясно любому, кто знаком с такими вещами. Любой работорговец, любой хозяин, любой мужчина, знающий женщин вообще, заметит это с первого взгляда. Не злись. Это чистая правда. И конечно, если тебя это утешит, ты — одна из наиболее очевидных прирожденных рабынь, каких я когда-либо видел. Твоя рабская сущность лежит на поверхности.

— Нет, — воскликнула Беверли. — Нет!

— Твоя культура дает тебе мало простора для удовлетворения и выполнения рабских нужд, — продолжал незнакомец. — Другие культуры, как ты убедишься сама, являются более терпимыми и щедрыми в этом отношении.

— Нет!

— А смысл, в котором ты не являешься рабыней, конечно, тривиален, — не слушая ее, разглагольствовал толстяк. — Ты еще не была там, где существует институт рабства. Ты еще не узаконенная рабыня. Например, у тебя еще нет клейма, на тебя еще не надет ошейник, и ты еще не исполнила обряд подчинения.

Беверли посмотрела на него с ужасом.

— Но не бойся, — проговорил незнакомец. — Скоро ты обретешь себя, причем в полном соответствии со всеми законными и необходимыми процедурами. Тебе предстоит узнать, что ты — рабыня полностью и по закону. Абсолютная рабыня, и только рабыня.

Толстяк улыбнулся ей.

— Теперь ты можешь сказать «да, господин».

— Да, господин, — прошептала Беверли.

— Положите эту рабыню на живот, — приказал он. Человек, который держал мисс Хендерсон за волосы, швырнул ее вперед. Девушка попыталась ослабить силу падения руками. Тогда подручный толстяка прижал ее к полу ногой. Я мог видеть след от его ботинка на белом платье.

— Положи руки вдоль головы ладонями вниз, — приказал толстяк.

— Да, — ответила Беверли.

— Да — что?

— Да, господин, — проговорила она и внезапно закричала: — Вы не можете поработить меня!

— Рабство не является ни чем-то новым, ни чем-то необычным для женщин, — ответил незнакомец. — За все время человеческой истории многие миллионы очаровательных женщин оказались порабощены и обнаружили себя у ног своих хозяев. Ты — не особенная. Твоя судьба не является исторически уникальной.

С этими словами толстяк достал из белого эмалированного шкафа кожаную коробку. Он выложил ее содержимое на стальной стол, стоявший у стены. Это были два пузырька, вата и набор чистых шприцев.

— Я не могу быть рабыней, — простонала девушка. — Я — Беверли Хендерсон.

— Наслаждайся своим именем, пока ты еще имеешь его, — ответил толстяк. — Позже тебя будут называть так, как пожелает твой хозяин.

Тогда я понял то, что не понимал раньше, а именно — его слова, произнесенные в таинственной квартире, о которых рассказывала Беверли. Слова о том, что скоро мисс Хендерсон не будет иметь имени. У рабынь не бывает настоящих имен. Они должны послушно носить любое прозвище, которое хозяин сочтет подходящим.

Девушка вновь застонала.

Толстяк налил немного жидкости из пузырька на кусок ваты.

— Но, может быть, — предположил он, — твой хозяин захочет называть тебя Беверли. На мой взгляд, это милое имя для рабыни.

Незнакомец кивнул мужчине, который держал Беверли за волосы. Тот разорвал платье плачущей девушки на талии с левой стороны. Затем отвел края его, так что обнажилось тело.

— Конечно, тогда это будет просто имя рабыни, — продолжал толстяк. — Кличка, прикрепленная к тебе по воле хозяина. — Он улыбнулся ей сверху вниз. — Скажи: «Да, господин».

— Да, господин, — повторила мисс Хендерсон.

Толстяк присел рядом с ней и протер ее тело ватой.

Беверли вздрогнула.

— Холодно, да? — спросил он. — Это спирт.

— Да, господин, — прошептала она.

Незнакомец оставил вату прижатой к ее телу и вернулся к столу, на котором находилась кожаная коробка. Небольшим количеством спирта протер резиновую крышку, закрывающую второй пузырек. Затем сломал стерильную пломбу на пустом шприце и, держа вверх дном пузырек, теперь тоже стерильный, воткнул длинную иглу в его резиновую крышку и набрал в шприц зеленоватый раствор.

— Что вы делаете? — умоляюще спросила Беверли.

Толстяк положил пузырек на стол, затем снова присел рядом с ней.

— Я готовлю тебя к отправке, — ответил он.

— К отправке?