Главной зоной немецкой экспансии в период Высокого Средневековья стала Восточная Европа. Здесь немецкая знать утвердилась на огромной территории. Саксонских рыцарей можно было встретить в Эстонии на берегу Финского залива, в Силезии в долине Одера, по всей Богемии и Венгрии. Восточнее Эльбы сколачивались новые фамильные состояния. Подобно тому, как Британские острова, южная часть Аппенинского полуострова и Восточное Средиземноморье были в эти века свидетелями появления аристократов из королевства Французского (а также франкоговорящей области в восточной части Священной Римской империи — Лотарингии), так и Восточная Европа стала объектом вторжения и переселения рыцарей и феодалов из германского королевства. Если сравнить перечень свидетелей, подписавших Хартию Барнима I Померанского от 1223 года и одну его грамоту от 1249 года, то становится очевидным, насколько сильно была онемечена дружина этого «славянского герцога» (dux Slavorum) за истекшие между двумя документами четверть века. В дружине померанских князей появились такие германские рыцари, как Иоганн Аппельдорнский, Фридрих Рамштедтский и Конрад Шонвальдский. Своим присутствием они фактически способствовали трансформации всей придворной культуры и оставили по себе память в виде новых феодальных владений. Выше по течению Одера со времен Болеслава I (1163–1201) открытой для бескровного проникновения немецкой знати оказалась Силезия. Болеслав был князь из рода Пястов, которые правили Польшей еще с X века. Семнадцать лет он провел в ссылке в Тюрингии, откуда привез с собой немецких цистерцианцев, дабы они основали фамильный монастырь. Источник XIII века на этот счет сообщает: «В тех краях всякий герцог или князь, желавший сохранить у себя на службе немецких или каких-то еще рыцарей, жаловал им фьефы в своей вотчине». Таким образом постепенно протекала германизация правящего класса феодалов в землях полабских славян. Правильно даже было бы сказать, что если переселение французской знати внешне было заметнее современникам, то продвижение немцев на восток оказало более глубокое и длительное воздействие на всю последующую европейскую историю.

Таким образом, когда речь идет о распространении западноевропейской аристократии по всему континенту, следует проводить четкие географические различия. Рейн и Дунай приблизительно очерчивают ту границу, которая разделяла зоны проникновения французской и германской феодальной знати. От Нормандии и Пуату, от Саксонии и Лотарингии потоки переселенцев устремлялись в Уэльс и Апулию, Ливонию и Силезию. Здесь, на своей новой родине, они строили новое будущее.

Пути-дороги вновь прибывшей знати были различны. Они могли вступить на новую землю с кровопролитием или более мирно; их могли встретить сопротивлением или, наоборот, приветствовать; это могло быть вторжение в совершенно чуждое или, напротив, близкое по духу общество. На одном конце этого спектра находились приглашенные аристократы Шотландии, Померании и Силезии. На другом — и это одно из самых ярких новшеств, появившихся вследствие аристократической экспансии Высокого Средневековья, — было установление власти завоевателей, примером которому могут служить Бранденбург и Ольстер.

Происхождение того и другого обычно связывают с могущественными фигурами их основателей, однако их следует рассматривать в общем контексте пограничных завоеваний и колонизации. Колониальные экспедиции часто носят характер цепной реакции. Они сплачивают воедино неустойчивые и агрессивные элементы в тот момент, когда все рассчитывают на выигрыш — и некоторые его получают. Обычным делом являются «отщепенческие» экспедиции наподобие высадки Кортеса в Мексике в XVI веке. Англо-нормандское владение Ольстер было образовано как раз в результате такого «осколочного» самодеятельного похода. Зимой 1176–1177 годов, в начале англо-нормандского вторжения в Ирландию, в дублинском гарнизоне, судя по всему, зародилось брожение и пошли разговоры о медлительности и нерешительности командования. В этот момент самые активные и недовольные бойцы гарнизона получили возможность действовать. Зачинщиком выступил Джон де Курси, выходец из англо-нормандского баронского рода (и дальний родственник Роберта Рудланского). В разгар зимы возглавляемый им отряд из 22 рыцарей и 300 пехотинцев выступил на север вдоль побережья Ирландского моря. Целью безрассудной вылазки Джона де Курси был Улад, или Улидия — восточная часть провинции Ольстер. Здесь уже какое-то время вели борьбу за господство несколько ирландских королей. Джон и его небольшой отряд сумели разбить местного царька Рори Макданлеви и в первом же бою захватить Даунпатрик, который стал его опорным пунктом для создания собственного княжества.

На протяжении всего периода между первыми завоеваниями 1177 года и его драматической гибелью от рук англо-нормандских соперников в 1205 году Джон де Курси сохранял свою власть над Ольстером благодаря постоянным войнам, строительству замков и формированию целого слоя собственных вассалов. Первый из этих факторов — непрестанная война — роднил его с любым ирландским королем. Он ежегодно предпринимал вылазки против различных ирландских правителей, но одновременно все время ссорился с другими англо-нормандскими поселенцами. Союзники у него были очень неоднородны по составу. Так, в 1201 году он возглавил «Чужестранцев Улидии» в союзе с де Ласи и «Чужестранцами Мита» в кампании, задуманной в поддержку одного из претендентов на престол королевства Коннахт Кэтала Кровдерга в его войне с внучатым племянником Кэталом Каррахом. В войне за престол Коннахта на сцену выходили самые пестрые альянсы, когда с обеих сторон можно было видеть и ирландцев, и англо-нормандцев. Вопрос происхождения для политического союзничества значения не имел, и коренные жители и эмигранты не составляли двух четко противостоящих «сторон». Цели, которые ставил перед собой Джон де Курси во многих своих военных кампаниях, тоже были достаточно традиционны. Например, его периодические вылазки против Тирона на первый взгляд вообще не имели цели прирастить к своим владениям новые земли (и уж точно в этом смысле были бесплодны). Типичным можно считать набег 1197 года: нанеся поражение войскам Сенела Конайла, солдаты де Курси «разграбили Инишоуэн и пригнали большое множество скота». Широкомасштабная практика угона скота нашла свое отражение и в том, как де Курси делал пожертвования в пользу монастыря св. Патрика в Дауне в виде десятины всего скота, добытого на охоте или в результате набега.

Тем не менее феодальное владение Ольстер держалось не просто силой диверсионного конного отряда. В самой Улидии власть носила достаточно устойчивый и долговременный характер. Англо-нормандское военное владычество над регионом подкреплялось наличием такого же рода замков, какие столетие назад позволили нормандцам подчинить себе Англию: это была сеть замков с башней и двором, воздвигнутых из дерева и глины, а в самых ответственных местах усиленных каменными башнями. Главная башня в Кэррикфергусе, к примеру, имеет высоту 90 футов и поперечник 50 футов (см. рис. 2) и на протяжении всего Средневековья оставалась ядром англо-нормандского и английского могущества. У де Курси был свой управленческий аппарат в лице камергера двора, сенешаля и командующего войском, совет вассалов, многие из которых были завербованы из северо-западной Англии и юго-западной Шотландии, и прослойка чиновников. В его владениях действовали, при поддержке лорда, шесть монастырей, являвшиеся либо дочерними, либо зависимыми обителями от английских религиозных братств. Де Курси чеканил серебряные полупенсовики, на одной стороне которых было выбито его имя, а на другой — имя его небесного покровителя св. Патрика. Джона де Курси современники могли характеризровать как «хозяина Ольстера» (dominus de Ulvestire) или даже «властелина королевства Ольстерского» (princeps regni de Ulvestir). Термин «королевство» (regnum) применительно к Средним векам не означал, что правитель названной так земли непременно является королем (rex), но подразумевал наличие существенного территориального образования и достаточно широкую политическую автономию. К 1205 году, когда Джон де Курси был свергнут, он сумел создать в Ирландии территориальную единицу нового типа — владение, который надолго пережило его самого.