Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мальчик, услышав мой вопрос, кивнул, но не мне, а как будто кому-то другому.
– Ты что? – Я видела, конечно, что он остерегается со мной говорить, но не хотела этого оставлять.
– Нам так на ОБЖ и говорили. Как раз в понедельник учительница рассказывала.
– ОБЖ – это…? – спросила я, надеясь, что, объяснив мне очевидное, мальчик должен почувствовать легкое превосходство и успокоиться. – Что это такое? Занятия какие-то?
– Обеспечение безопасности жизнедеятельности! – четко выговорил мальчик. Я увидела, как смешно и трогательно растут у него передние зубы, перегоняя друг друга, и оба первых зуба еще не выросли до конца.
– Урок такой?
– Да, – ответил мне мальчик и остановился. – И если ко мне подойдут на улице, я не должен разговаривать. И если пригласят пообедать или купить игрушку, гейм-бой, например, я не должен идти никуда. Я только один в классе хожу без взрослых. Остальные – с бабушками и нянями.
– Правда?
Мне очень понравился мальчик. Я уже некоторое время назад поняла, что мне никуда не деться от материнского инстинкта, и везде, где есть дети, я с удовольствием с ними общаюсь. Хотя бы так…
– Правда. Потому что я ответственный.
– А как тебя зовут?
– Это нельзя отвечать, – серьезно объяснил мне мальчик.
– Понятно. А я Лика. Я работаю в журнале и на радио, ты можешь меня услышать…
– Вы точно не воруете детей? – спросил мальчик.
– Точно, – я изо всех сил постаралась ответить так, чтобы мальчик мне поверил.
– Вот и они всегда так говорят, что они не бандиты…
Я достала свое журналистское удостоверение.
– Вот, веришь?
– А вы меня в машину не будете сажать? И увозить?
– Нет, у моей машины дядя Паша проколол колесо.
– За что? – поинтересовался мальчик.
– За то, что я когда-то смеялась над ним.
Мальчик немного подумал:
– Да, за это можно проколоть колесо.
Я вздохнула – что ж, даже ребенок согласен, что я когда-то была неправа, посмеявшись над слабым Павликом.
– Ты куда сейчас идешь? – Я улыбнулась мальчику. – И как тебя все-таки зовут?
– Зовут Женя… – Он тоже вздохнул. – Евгений Апухтин. Я иду домой. Но я специально иду долгой дорогой…
– Почему?
– Потому что у нас в подъезде свет не горит. – Мальчик быстро взглянул на меня. – Я не боюсь! Но просто…
– А хочешь, мы пойдем куда-нибудь с тобой поедим? Я хочу есть, а есть одна не люблю…
Я немного лукавила – есть одна я привыкла. Но мне очень не хотелось возвращаться сейчас домой и сидеть там одной, глядя на погибшую строманту. И еще я понимала, что поступаю несколько странно и неправильно с точки зрения ОБЖ – обеспечения безопасности жизнедеятельности, чужих детей в особенности, – не уверена, что родители Евгения Апухтина меня похвалят за это…
– А тебя дома кто-то ждет?
– Нет, – опять вздохнул Женя. – Мои родители уехали кататься на лыжах в горы, а я ночую сейчас у соседей. Но я только вечером к ним прихожу, когда диван раскладывают…
Я удивилась – куда же в апреле нужно поехать, чтобы покататься на лыжах, есть, конечно, такие места на земле, где-то очень далеко…
В ближайшем встретившемся нам ресторане Женя заказал себе большую тарелку спагетти (я настоятельно просила его не скромничать), а сама я так зримо видела перед собой большой нежный кусок телятины, как будто его представлял кто-то другой, а не я… Я даже подумала, не Женя ли мечтает впиться зубами в сочное мясо, и спросила его:
– А мяса не хочешь? Жареного, с соусом каким-нибудь…
Женя вздрогнул:
– Я не ем мяса.
– Совсем?
Он с ужасом помотал головой, но я могла бы не спрашивать. Я уже чувствовала это ужасное отвращение, видела перед собой кошмарную разодранную плоть, с жилами, кровью, грязную, с прилипшими короткими толстыми волосками, чувствовала тошнотворный запах тления…
Я помахала рукой официанту, чтобы он вернулся:
– Не надо мяса. Мне… лепешку какую-нибудь принесите…
– С сыром? – вежливо улыбнулся официант.
Я подозрительно посмотрела на Женю. Он невозмутимо продолжал разглядывать потолок, с которого спускались прозрачные светильники на длинных шнурах. Никакой ужасающей картины у меня внутри не возникло – ни густого запаха сыроварни, ни падающих в сычужную закваску мелких животных, водящихся в хозяйстве, ни хруста, с которым они прокручиваются вместе с будущим сыром в большом автоматизированном чане…
– Да, с сыром. И… салат.
– Без лука! – тут же встрял мальчик, и я прямо отшатнулась от как будто ударившего мне в нос сильного, невыносимо противного запаха лукового перегара. Ну да, если лучком заедать водочку…
– Дядя Сережа любит лук? – негромко спросила я Женю.
– Любит, – спокойно ответил мальчик, по-детски ничуть не удивившись моей догадке. Ведь если это знает он, почему бы этого не знать и мне? – А я ненавижу.
– Я уже поняла…
– Вы все понимаете сразу, да? – уточнил тем не менее Женя. – Как моя бабушка. Только она не в Москве живет. До нее триста шестьдесят километров надо ехать. Меня на каникулы к ней отвезут.
– А… бабушка все понимает? – осторожно спросила я.
– Да, – кивнул Женя. – Когда я прошлым летом залез в шкаф, чтобы посмотреть, как включается балерина в бутылке, она там вертится… и случайно дверца отвалилась у шкафчика, бабушка сразу поняла, что я просто хотел балерину посмотреть.
– Понятно.
Жаль, а я-то уж было подумала, что с бабушкой Жени Апухтина можно поговорить на тему моих странных и не всегда приятных ви´дений.Я проводила мальчика домой. Зайдя в полутемный подъезд, я ощутила весь страх ребенка. Мне сразу стало понятно, что под лестницей в темноте сидит сейчас с ножом… нет, с пистолетом… нет, с ножом и пистолетом! – жуткий, чёрный дядька, с рожей, заросшей толстой щетиной… И ждёт нас… А в углу, в самом темном углу, за дядькой – там вообще что-то такое страшное, что не поддается описанию… То ли отрезанные руки, то ли нарезанные на кусочки чьи-то ноги, то ли целый мешок вырванных глаз…
– Женя! – невольно вскрикнула я.
– Что? – вздрогнул мальчик.
– Нет, нет, ничего, давай быстрее пройдем… Хотя… Погоди-ка…
Я остановилась на второй ступеньке и увидела, как мученически исказилось лицо мальчика. Конечно, ведь останавливаться нельзя! Надо быстрее выйти на свет, пока дядька не выскочил из темноты на нас, не накинул веревку… Я чуть было вместе с Женей не побежала на площадку первого этажа, но заставила взять себя в руки.