Весть о позоре герцога Лотарингии еще не успела распространиться, и Ренье хотел лишь одного – уехать, покинуть это волчье логово, место, где его предполагаемый триумф обернулся страшным унизительным крахом.

– Коней! – кричал он. – Запрягайте коней, грузите поклажу! Я и часа больше не останусь под этим кровом, клянусь днем Страшного суда!

Все вокруг засуетились, забегали, спешно срывали со стен богатые драпировки, разбирали мебель.

«Скоро они все узнают о моем унижении. Скоро весть о ловушке, в которую я попал, разнесется по всем землям Лотаря, и я вместо того чтобы вернуться повелителем, стану посмешищем. Супругом отставной норманнской потаскухи».

Тупая ноющая боль в груди заставила его замереть. Стало тяжело дышать… «Надо все скрыть, – лихорадочно пытался сообразить он. – Надо скрыть этот мой союз. Лишь единицы присутствовали при венчании. Я смогу заставить их молчать. А знать…»

Он прижал руки к груди, к горлу. Боль все сильнее давила. Откуда-то рядом возник Леонтий.

– Мессир, вам не нужна моя помощь?

Ренье лишь отмахнулся.

В этот миг массивные створки двери разлетелись со стуком. Матфрид. Орал, носился по покою, налетая на мебель. Секирой размахивал так, что челядь герцога в панике разбежалась. Сам Ренье невольно отступил.

– Неужели это правда, Ренье?! – орал Матфрид. – Это правда?! Ты навязал нам в госпожи девку Роллона?!

Он кричал и сыпал проклятиями, а под конец таки обрушил свою секиру на резной поставец. Дернул с яростью, вырывая оружие. Выбежал, опрокинув светильник у дверей. Ренье машинально затоптал огонь. Как ни странно, буйство Матфрида подействовало на него успокаивающе. Обычно он всегда брал верх над своими подданными тем, что умел хладнокровно обуздать их порывы. Но, боже, дай ему немного сил. Как ноет сердце…

Он повернулся и уже более спокойно стал отдавать распоряжения. Когда в дверях появились молодой Исаак из Комбре и Рикуин Верденский, герцог был уже почти спокоен или казался таковым.

– Мы уезжаем, – сказал он медленно, вздохнул, прижимая руку к сердцу. Оно болело все сильней, но он запретил себе об этом думать. – Нам надо уехать, поспешить в Лотарингию и сделать все, чтобы никто не знал о моей женитьбе. По крайней мере до той поры, пока все не забудется и я не докажу, что Эмма никогда не была женой Роллона. Вы поможете мне сохранить тайну?

Они глядели на него. Белокурый Исаак чуть насмешливо, Рикуин – близоруко щурясь, машинально позвякивая пластинами на наборном поясе. Но Ренье понимал, что может рассчитывать на их молчание. Ибо они оба были на его стороне в борьбе с сыном. Исаак потому, что был врагом Гизельберта, а Рикуин потому, что был родственником Ренье по отцу и мог стать его наследником в случае, если Ренье пойдет на окончательный разрыв с сыном.

Ренье запахнулся в дорожную накидку, стал застегивать фибулу на плече.

– Исаак, сейчас ты поскачешь догонять Матфрида. Уговори его любыми способами и обещаниями молчать о моей супруге. Мой авторитет должен оставаться непоколебимым. И ты поможешь мне в этом. Не так ли, мой мальчик?

Исаак все так же насмешливо улыбался.

– Думаю, что смогу убедить его, хотя это будет непросто. Однако чем вы оплатите эту услугу?

Ренье ссутулился, опираясь об стол. Мальчишка, волчонок!.. Знает, когда больнее укусить. И Ренье понимал, чего от него ждет Исаак.

– Мое аббатство в Мальмеди. Оно станет твоим, если ты останешься мне верен.

Лучшая церковная вотчина, которой он владел. Исаак давно зарился на нее. Что ж, сейчас не до церемоний. Превозмогая боль, Ренье выпрямился. Поймал торжественную улыбку наглеца, кивнул, когда тот, поклонившись, вышел.

И тут он увидел Эмму. Она стояла в высоком проеме двери, нарядная и прекрасная, как видение, и изумленно глядела на царящую вокруг суматоху. Потом перевела взгляд на Ренье.

– Мессир?..

Что-то в ее облике опять напомнило Ренье испуганного олененка. Эта настороженность, напряженная сдержанность в движениях, испуг в огромных ланьих глазах. Лань, которую он так давно хотел загнать, выслеживал ее, как охотник, ставил на ее пути ловушки, загонял в тенета. И вот эта лань оказалась заразным животным, от которой проказа позора перекинулась на него. И Ренье едва не задохнулся от ненависти к этой самке. Он ведь всегда ее ненавидел: и когда только поставил цель сделать ее своей женой, и когда она ускользнула от него, и когда хотела обмануть его, пытаясь сделать сообщником своего возвращения к Роллону.

Ему всегда приходилось идти вопреки своим желаниям, чтобы однажды возвыситься за ее счет. Он презирал эту женщину, но вынужден был добиваться. А она лишь молча наблюдала, как он слаб, или безразлично отдавала ему себя, словно делала одолжение. Он возвеличил ее, сделал герцогиней, а она была лишь снисходительна. И она не справилась с единственным, что от нее требовалось, – не смогла отстоять свое право на род Каролингов, не смогла крикнуть во всеуслышанье, что никогда не знала Ролло Нормандского!

И вот теперь она здесь. В короне Каролингов, которую он сам на нее надел!..

Блеск каменьев на ее венце вдруг словно окончательно взбесил Ренье. Он шагнул вперед, протянул руку, словно пытаясь сорвать эту корону с недостойного чела. Но тут же остановился, захрипел, стал падать, схватившись за грудь. Его кто-то поддержал. А, это опять она! Ренье хотел оттолкнуть ее, но задохнулся от боли. Эмма же кликнула слуг, они подтащили его к креслу, а Эмма уже рвала шнуровку у его горла.

– Кликните скорее лекаря!

Слава богу, ее потеснил Леонтий. Ренье стал что-то соображать, лишь когда грек влил ему в горло немного терпкого настоя. Вздохнул спокойнее. Как сквозь туман стал различать лица вокруг. Смуглое с курчавой бородкой лицо Леонтия, взволнованное – Эврара, нахмурившееся лицо Рикуина. И ее. Она отошла, стояла, нервно теребя край головного покрывала.

Ренье смотрел на нее. Дышать стал ровнее, боль отступила. Леонтий протянул ему еще какое-то питье в полосатой чаше. Герцог покорно выпил, все так же поверх чаши глядя на Эмму.

– Убирайся, – наконец вымолвил он. – Убирайся, и чтобы я больше тебя не видел. Вон! – уже почти кричал он.

Она замерла, как пригвожденная к месту: кровь медленно отхлынула от лица, побелели даже губы. Огляделась, словно ища поддержки.

На нее никто не глядел. Тогда она медленно пошла к выходу. Лишь на миг остановилась, сняла с головы венец, вручив его невозмутимому мелиту Эврару. Ее положение герцогини больше не принадлежало ей. И что теперь?

Она машинально вернулась в свои покои. Ее женщины еще ничего не разведали, но поняли, что что-то случилось. Смотрели на нее молча, словно опасались приблизиться. Эмма зашла за занавески кровати. Переоделась в самое простое платье – из темно-серой шерсти, заткнула ворот маленькой пряжкой. Великолепные наряды герцогини Лотарингской, которыми она так наслаждалась… Ей принадлежал лишь лисий плащ. Она взяла его и молча направилась к дверям. Старая Бегга неожиданно взяла ее за руку.