Да мне уже тридцать! Тридцать, тридцать, тридцать, тридцать, тридцать! А скоро тридцать один. И это то же самое, как для какого-нибудь янки полтинник. Я все уже повидал. Я циник, и мне скучно жить. Мне не интересно. Я живу по инерции, потому что когда-то давно задал сам себе такую программу. Обладать! Поиметь всех и вся! Доказать этому миру, на что я способен. Скучно, неинтересно и бессмысленно.

Может, из-за этого с годами все больше и больше я ощущаю свою порочность, мне кажется, мой разум постоянно требует измененного состояния. Я получаю его разными способами, наркотиками и выпивкой, ложью и обманом, грязным, стыдным, дешевым сексом. Что-то толкает меня, двигает мной в те редкие вечера, когда я предоставлен сам себе, не набит под завязку кокаиновой пылью вперемешку с метамфитамином, не налит до краев вискарем. Я еду по ночной Москве медленно-медленно, прижимаясь к обочине дороги, вглядываясь в невыразительные лица дешевых уличных шлюх. Я ищу ту единственную, что удостоится чести высосать меня до дна, предоставить в полное мое распоряжение все свои укромные уголки, дырки, мягкости и округлости, вплоть до волосков на лобке и капелек пота в подмышках. Я не ищу красавиц, холодных и знающих цену. Мой объект – старые, отъебанные легионами лохов, потрепанные жизнью, потерявшие в нее веру проститутки, с дряблой кожей на некогда упругих задницах и запуганным взглядом. Еще мне нравятся совсем молодые, почти девочки, только вышедшие на улицу, быть может, выгнанные родителями, обманутые первым мужчиной. Я останавливаю SLK и приглашаю сесть, не спрашивая о цене. Оп-па! Иная – роскошная, блестящая жизнь, словно витрина магазина Christian Dior, слегка приоткрывает полог и тайком, с черного входа, но все же пускает их внутрь. Проститутки робко и как-то по-девичьи неловко примащиваются на кожаном сиденье «Рекаро». Я ласково глажу их по затянутым в дешевые, местами порванные блядские черные чулки коленкам. Ограничиться ли минетом, прямо в машине, за рулем, во время езды со скоростью 120–140 км в час? Чаще я везу шлюху к себе домой. Иногда я беру сразу двоих, старую и молодую, втайне представляя, что это мать и дочь. Они неуютно ежатся среди дизайнерской мебели моей студии под ярким светом галогеновых ламп. Я прошу их раздеться, они просят притушить свет. Я наливаю им выпить, чаще всего какое-то жуткое полусладкое пойло, а сам пью Chablis. Дело не в жадности, дело в их детском, неразвитом вкусе. Маленьким девочкам нравится все сладкое, мне даже член хочется покрыть для них карамелью. Они снова просят выключить свет. «Зачем? Я люблю, когда хорошо видно». В стереосистеме далеким фоном вздыхает какая-нибудь старая музыка, давно позабытый lounge, несуществующий саундтрек к порнофильмам восьмидесятых. А один раз я дошел до того, что включил Фрэнка Синатру, честное слово! Я сажусь в прозрачное кресло, немного похожее на трон. Женщины раздеваются, стыдливо отворачиваясь, даже самые разбитные стихают под неуютным взглядом моих пустых серых глаз. Я заставляю их встать передо мной на колени, я думаю о тех древних языческих временах, когда женщины в Египте молились однорукому и одноногому богу, ответственному за деторождение, если мужчины были в военных походах, поклоняясь его вздыбленному фаллосу. Я вынимаю свой член. «Сосать», – только и говорю я. Обычно первой за дело берется более опытная, вторая лишь слегка языком касается моих яиц, я приказываю им поменяться и сам с силой надвигаю молодую глупую голову на свой эрегированный хуй. Поначалу они отказываются ласкать друг друга, но я показываю свой лучший фокус – пару зеленых бумажек из портмоне Valentino, и они послушно выполняют все мои приказания. Я трахаю их по очереди, то молодую, то старую, а в момент, когда собираюсь кончать, вынимаю свой член и подношу его близко-близко к их губам, изливаясь на губы, щеки, лоб, стараясь попасть в испуганные глаза.

В иные дни я еду по самым мрачным и сомнительным клубам столицы. Я захожу в «Центральную станцию», спускаюсь в подвал «Казармы». Посещаю тайные собрания «Красного и Черного». На мне чаще всего светло-голубой Lewis 501, черная футболка без рукавов, украшения белого золота: браслеты, серьги, кольца. Я подхожу к бару с независимым видом, заказываю себе двойной виски, привлекая внимание здорового небритого кавказца, справа от меня. Выпиваю и, подмигивая соседу, перехожу в Лабиринт Страсти. Я не оглядываюсь, но точно знаю, что зверек следует за мной. В дальней темной комнатке Лабиринта воздух пропитан потом и спермой, слышны едва различимые вздохи и стоны, ритмичные хлопки плоти о плоть. Я двигаюсь медленно, чьи-то грубые и в то же время нежные руки ощупывают меня с ног до головы, гладят по заднице, хватают за хуй, я упираюсь в стенку, а вместе с тем в чей-то толстый стоящий член. Руки встреченного мной самца бережно, но в то же время неодолимо обнимают меня за шею и давят, заставляя склоняться все ниже и ниже, до тех пор, пока хуй не упирается мне в лицо, прямо в губы. Я целую этот ужасный грубый, словно сделанный из каучука, агрегат, провожу языком по стволу от самых яиц до уздечки и беру член в рот. Руки давят сильнее и сильнее, заставляя член проникать все глубже и глубже в мою глотку, я даже содрогаюсь от приступа тошноты. Кто-то подходит сзади, кладет руки мне на спину, обнимает меня, задирает футболку, гладит по груди и спине, быстрые крепкие пальцы спускаются ниже, расстегивают пояс на джинсах, дотрагиваются до моего члена. Я оборачиваюсь лишь на миг, но и его хватает, чтобы узнать кавказца, соседа по барной стойке. Он снимает с меня джинсы и смоченными слюной пальцами проникает в мое отверстие. Я продолжаю сосать. Кто-то еще подходит справа и слева. Кладет руки на мое тело, но кавказец сзади – единоличник, и с грязным матом он отпихивает подошедших. Его член, облаченный в тесный презерватив с усиками, медленно, но очень уверенно входит в меня. Его руки впиваются в мои ягодицы. Мне больно и в то же время приятно, на какое-то мгновение мне становится страшно, я дергаюсь в попытке сбежать, но тот, чей член находится у меня во рту, лишь только сильнее стискивает пальцы у меня на затылке и еще более сильно вгоняет в меня свой хуй.

– А ну не дергайся, сучка, – злобно шепчет мне на ухо кавказец и шлепает меня по заднице. Я покорно замираю, член кавказца продирается через сфинктер и входит весь до самого основания. Я двигаюсь ритмично, повторяя движения тех, кто ебет меня. Кавказец держит мою задницу столь сильно, что я уверен, на ней останутся синяки. Время от времени он шлепает меня и говорит что-то вроде: «Давай, давай, дырка!» Через какое-то время я понимаю, по тому, как напрягся и дрожит член, который я сосу, что еще минута, еще несколько фрикций, и он кончит. Я хотел бы вынуть его изо рта, но мой невидимый любовник не позволяет мне сделать это и неожиданно дает мне звонкую пощечину.

– Я хочу спустить тебе в рот, тварь, чтобы ты проглотил мое семя.

И в этот же самый момент он кончает, и вязкая струя его спермы ударяет мне в горло, в заднюю стенку. Чтобы не захлебнутся, я вынужден глотать солено-сладкую жидкость. Кавказец, возбужденный до предела увиденным зрелищем, еще несколько раз ударяет меня, его движения становятся все более быстрыми, он входит в меня так глубоко, что мне кажется, разорвет меня пополам. Внезапно я чувствую, как теплая сперма наполняет резервуар его презерватива. Тот, что стоял у стенки, внимает свой член из моего рта, гладит по голове и шепчет: «Чудесный ротик». Кавказец, снимая презерватив, говорит: «Отличная дырка». Я предоставлен самому себе. Ощущения заполненности себя, своего тела агрессивными захватчиками, какой то содомитско-сыновьей покорности сменяются ленивой негой получившей свое самки. Но это одиночество ненадолго. Те другие, что пыхтели вокруг от возбуждения, внимательно наблюдая за всем действом моего грехопадения, смелеют и подходят ближе, вот уже очередной упругий член упирается в мои губы, и чьи-то грубые пальцы скользят в раздолбанную дыру между моих ягодиц.