Тем не менее в мае 1904 года узкоглазые совершили наглую и исключительно «геройскую» вылазку, высадив десант с четырех шхун в устье реки Озерная на Охотском побережье Камчатского полуострова. То бишь в глубоком тылу Петропавловка.

Сто пятьдесят солдат при двух орудиях – а вокруг ни души!

Стали лагерем, окопались, выставили пушки, подняли знамя, торжественно объявив весь полуостров «землей Микадо».

Двинув взвод в близлежащий поселок Явино, не застали никого и там – предупрежденные жители ушли в горы.

Командир экспедиционного отряда лейтенант Гундзи скалил редкие зубы – а ну-ка: «полный успех и никакого сопротивления!».

Прозвучало торжественное «банзай» – очередное победное поднятие флага на часовеньке, и рядом столб с надписью на ломаном русском… дословно: «эта земля уже принадлежался Японию, Тэнно, хэнка банзай! Кто тронет это тынь – будет убита!»

И подпись: «Командира японского войска Сечу Гундзи».

Полтора месяца оккупанты торчали у Озерной, не решаясь двинуть вглубь полуострова.

За это время к их лагерю подтянулись местные силы ополченцев – две дружины, всего 88 человек. Японский отряд был окружен, завязался бой.

Потеряв в перестрелке убитыми три десятка человек, остальные самураи успели попрыгать в шлюпки, добраться к шхунам, в итоге бежав на остров Шумшу.

Там располагалось якобы японская рыбацкая деревня, а на самом деле форпост, откуда можно было снова пытаться организовывать наступательные движения на камчатском полуострове.

Именно туда, на Шумшу Рожественский и рекомендовал «наведаться» исполняющему обязанности начальника Петропавловского уезда Гребницкому Н. А.

Не единолично, конечно, а в составе вооруженного десанта, при поддержке корабельной артиллерии.

Свое предложение Зиновий Петрович озвучил уже потом, мимоходом, на борту броненосца «Князь Суворов» на рейде в Авачинской бухте.

* * *

К широтам ниже все больше довлел туман, и по местным условиям вход в узкое горлышко Авачинской бухты представлял собой непростую задачу. Рожественский в своей подозрительности на происки противника вполне допускал захват порта японцами, минимум – минирование фарватера.

Как назло, ни одного суденышка, дабы вызнать, какова обстановка в Петропавловске, на подходе к цели обнаружено не было. Просить господина Чертова провести разведку летающей машиной адмирал счел ненужным, а скорей в гордости зазорным. Тем более что на месте, над горлом бухты и сушей вилось заметное марево, предполагая ограниченную видимость с высоты полета.

Первым пустили американский браконьерский пароход (который не жалко, вдруг мины), за ним американский же угольщик. Следом шли «Маньчжурия» и «Воронеж». Броненосцы двигались с небольшим запозданием и интервалом. «Ослябя» – замыкающим.

«Рион» и «Ямал» остались в патрулировании и дозоре.

Первые же наблюдательные посты – Петропавловский маяк, а затем на мысах Бабушкин и Раков, организованные административной властью для наблюдения за морем, показали, что бухта и порт находятся под контролем российских властей.

На их флагштоках вился российский триколор.

Да и у сигнальных пушек возились явно не азиаты – те же, в свою очередь, поначалу нечтоже сумняшеся на чудной вид броненосцев, выкрашенных полосами и пятнами, наконец рассмотрев андреевские флаги, приветственно махали руками.

Курьерские шлюпки уже унесли вести в Петропавловск – первая «тревожная» о подходе неизвестных судов, еще не распознанных, вторая «торжественная» – когда определилась национальная принадлежность пришельцев.

Так что на причалах гостей уже ждали.

* * *

Подернутая маревом Петропавловская гавань казалась пустынной, туман загадочно прятал все границы, но два широкобрюхих парохода под американскими флагами обнаружились сразу.

– Вот они! Ваше высокопревосходительство, – немедленно оповестил Игнациус, опытным взглядом опознав углевозов, – обещанные суда с углем-с. Отрадно!

Рядом, у совершенно негодных для погрузки-выгрузки причалов, понурился архаичный пароходик да пара зарифленных шхун. Суетились встречающие на пристани.

– Будут чествовать…

Неожиданностью было стоящее в глубине бухты крупное судно с клиперным носом, трехтрубное, с изящ ными обводами, с Андреевским флагом на корме.

– «Лена!» – снова подал голос Игнациус, едва удалось прочитать название на борту. – Вспомогательный крейсер. Из Владивостока?

На реях крейсера поползли сигнальные флажки, с него семафорили.

В ответ с борта флагмана прозвучал выстрел из салютной пушки.

* * *

В первую очередь Рожественского заботила бункеровка, на что было сроку вытребовано – сутки. Кому этим заняться, естественно, нашлось.

Сам же адмирал принял местного уездного начальника, прибывшего в сопровождении отставного штабс-капитана, руководившего камчатской обороной.

Чуть погодя пришвартовалась шлюпка с «Лены», явив капитана второго ранга Берлинского (командира корабля) и чиновника особых поручений, по виду жандармского типа.

«Ну-с, что тут? – Зиновий Петрович внимательно ознакомился с предъявленными бумагами. – Так и есть, господин жандарм в чине статского советника. Одначе держится как минимум на “действительного”[15]. Только, пожалуй, молод он для следующего чину. И непрост. Да отделение прописано в документе какое-то новое… судя по англицизму, “специальный”. Ну-ну».

Грифы на предъявленных «жандармом в штатском» бумагах стояли самой наивысшей инстанции. И допуск у него имелся соответствующий.

Цель прибытия вспомогательного крейсера, согласно рескрипту, именовалась «миссией, имеющей касательство ледового судна “Ямал” секретной конструкции». И признаться, вызвала у Зиновия Петровича некоторое двоякое чувство, в котором явно преобладало недоумение. И непонимание.

«И да бог бы с ним, – с натяжкой отмахнулся адмирал, нахмурившись, – не моя сие компетенция. В Петербурге знают, что делают».

Приказав отбить дополнительную телеграмму в столицу, подозревая, что ответ придется обождать, так как на берегах Невы сейчас глубокая ночь, Рожественский решил вначале расспросить начальника уезда и его помощника: обо всем, что касается противника – появлялись ли военные корабли, вспомогательные шпионские суда, случались ли вылазки, десанты, стычки?

И был удовлетворен пространным докладом. Более того, повествование оказалось даже занимательным.

«Да уж, – невольно дивился Зиновий Петрович, – местечковые копеечные баталии – сотня на сотню! Необученные ополченцы рыбаки-охотники, большинство которых из коренных народностей. Против такой же сборной рыбьей чешуи, только что с ружьями – японские солдаты, решившие, что на правах войны можно прийти и пограбить! Однако ж смотри ты… дали супостату отпор по всем статьям. Повсеместно! Не чета куропаткинскому стоянию. И прозябанию порт-артурской эскадры».