Поэтому в плену русские солдаты сходились с английскими значительно легче и чаще, чем с французскими, которых не без основания иногда упрекали в скопидомстве и торгашестве. И действительно, французский солдат, даже, если он благодаря посылкам с родины не нуждался в казенном пайке, редко отдавал его даром, а старался продать, устроить что-то вроде аукциона…

Поэтому французов пленные солдаты не любили и часто говорили, что вот, дескать, лучше бы было, если бы союзниками были немцы. Но и немцев также недолюбливали, а только относились к ним с уважением, как к серьезному противнику. Я не могу судить сам, насколько правильны были солдатские наблюдения и выводы, но в немцах нашими солдатами больше всего ценилась «правильность» и «серьезность» и уважение к законности и порядку, хотя нашими солдатами и замечалось постоянно: «а мы так не можем».

К австрийцам солдаты относились с чем-то вроде снисходительной и даже пренебрежительной жалости, и причиной этому были не только наши успехи на австрийском фронте, но и ясно понимаемое всеми в плену сознание подчиненного положения Австрии в войне, ее зависимости от Германии. Слишком ясны и показательны для военнопленных были многочисленные эпизоды, доказывавшие, что германский комендант в каком-нибудь австрийском городе значил гораздо более, чем местный австрийский губернатор.

На англичан же русские пленные смотрели как на «господ», и каждый пленный англичанин казался русскому пленному солдату «барином».

Что касается офицерской среды, то случаи наиболее энергичного отстаивания своего человеческого и воинского достоинства так же чаще всего встречались среди англичан и русских и всего реже, среди румынских пленных офицеров, если только мои наблюдения меня не обманывают и если мне не попадались случайно румынские офицеры, бывшие ниже обычного уровня.

Но наиболее характерным все-таки представляется мне один факт, несомненный для меня не только по личным наблюдениям, но и по расспросу мнений сотен других пленных – если нигде не наблюдалось такой глубины падения, как среди русских пленных, то и нигде не было такой жертвенности, такой жажды подвига и, я бы сказал, таких «взлетов». Я употребляю это выражение не случайно, так как среди пленных были люди, которые иногда опускались нравственно, может быть, даже падали и затем как-то неожиданно снова подымались до необычайной духовной высоты.

Мне казалось необходимым предпослать это краткое описание плена и условий жизни в плену описанию самого побега генерала Корнилова из плена, чтобы сделать яснее и понятнее обстановку самого побега, который иначе представлялся бы чем-то нереальным, совершавшимся в каких-то отвлеченных условиях.

Для меня самого ясно, что эта первая часть моих воспоминаний должна существенно отличаться от второй и главной их части сравнительным недостатком фактических данных, так как если бы я ограничился приведением только тех фактов, свидетелем которых был лично я, то описание плена получилось бы неполным и односторонним; а если бы я пытался описать все те факты, эпизоды и положения, о которых я знаю от других участников и очевидцев их, мне бесконечно пришлось бы удаляться от основной темы моих воспоминаний и, может быть, заполнить целые тома мелкими и несущественными подробностями. Поэтому мне волей-неволей пришлось иногда прибегать к обобщениям, к суммированию фактов и выводам из них, хотя моею целью было по возможности избежать этого. Но я могу подтвердить, что мною не обобщалось при этом единичных фактов и приводились лишь те, которые имели массовое распространение и поэтому представлялись мне наиболее характеризующими.

Лишь предпослав это краткое описание плена, я могу возвратиться теперь к пребыванию генерала Корнилова в Нейленгбахе.

Условия жизни в Нейленгбахе лишь отдаленно напоминали условия жизни русских военнопленных в других концентрационных лагерях Австрии и Германии. Это был, так называемый рекламный лагерь. До переворота в России в нем помещались главным образом те из военнопленных, о которых австрийское командование имело основание предполагать, что они имеют какие-либо связи при русском дворе и в правительственных кругах; после переворота их сменили лица, имевшие то или иное отношение к лидерам оппозиционных партий, к Временному правительству и, наконец, социалисты. В то время, когда Корнилов прибыл в Нейленгбах, в последнем находилось около 70 военнопленных офицеров и 30 нижних чинов – в большинстве вольноопределяющихся привилегированных полков. Все они пользовались в Нейленгбахе и лучшим столом, за который тем не менее вычиталось из причитавшегося пленным содержания очень незначительная плата, и большей свободой, о которой в других лагерях не могли и мечтать. Их даже пускали по два – по три человека в сопровождении одного конвоира, вооруженного лишь револьвером, на прогулки вне черты лагеря, позволяли посещать венские магазины, кафе, рестораны и общественные купальни.

С материальной стороны содержание пленных в Нейленгбахе не оставляло желать ничего лучшего; обеды сервировались на серебряных сервизах. Помощь русским военнопленным, оказывавшаяся некоторыми венгерскими магнатами, как граф Михаэль Карольи, дружественно относившимися к России, подарки от герцогини Эльмэр де Лоньяй (сестры бельгийского короля Альберта) и от дона Хайме Бурбонского (герцога Мадридского, претендента на французский и испанский престолы, служившего ранее в России в лейб-гвардии Гродненском гусарском полку, и во время войны проживавшего в Австрии в своем замке Фросдорфе), – все это направлялось по преимуществу в Нейленгбах… где в этом менее всего нуждались.

Лагерь предусмотрительно демонстрировался приезжавшим для изучения положения военнопленных и облегчения его различным делегациям: Американского христианского союза молодых людей (YMCA), нейтральных обществ Красного Креста (испанского и датского) и т. п. В нем старались на возможно больший срок задержать и приезжавшую делегацию сестер милосердия русского Красного Креста, чтобы мельком показав им другие концентрационные лагеря, представить положение русских военнопленных и условия жизни в плену не такими, какими те являлись в действительности. Большинство этих попыток имели лишь очень относительный и неполный успех, и было странно, что неглупые люди могут надеяться держать общественное мнение в заблуждении такими ребяческими средствами и приемами.

Во время нахождения Корнилова в Нейленгбахе, австрийское военное командование обратилось к нему с предложением объехать другие лагеря военнопленных для ознакомления с их положением и теми изменениями, которые австрийское командование могло бы сделать для облегчения участи русских военнопленных на основах взаимопомощи, путем соглашения с русским правительством при посредничестве нейтральных стран.

Такой же объезд лагерей австрийских военнопленных в России должен был произвести с согласия русского командования, взятый в плен русскими войсками австрийский комендант Перемышля, фельдмаршал-лейтенант[30] Кусманек[31].