— Вот как, — тихонько отзывается Анна.

— Теперь довольна? — спрашивает Рут, награждая сестру тяжелым взглядом.

— Да я только подумала…

— Ты никогда не думаешь, от этого все твои проблемы, — перебивает ее Рут.

— Я не понимаю, о чем ты, Рут! — взрывается Анна. — Что ты такое говоришь!

— Ну хватит уже становиться в позу, дурочка!

— Я просто спросила бедняжку Коко, как ее дела! Я ухожу, мне здесь явно не рады, — от возмущения у Анны краснеет шея, это верный признак того, что она серьезно обижена. Если я не попытаюсь утихомирить этих сестричек, их ссора затянется не на одну неделю.

— Я знаю, что ты просто беспокоилась обо мне, Анна, и поверь: я очень это ценю, — уговариваю ее я, пытаясь заключить хрупкий мир.

Лицо тети смягчается.

— Что ж, спасибо, Коко, я рада, что хоть ты понимаешь, что я просто хотела помочь, — она бросает испепеляющий взгляд в сторону сестры, которая так же сурово смотрит на нее в ответ.

— А хотите, я сделаю еще кофе? — предлагаю я. — Этот уже совсем остыл.

Рут сдается первой.

— И правда, Анна, — со вздохом говорит она, — присядь, погрейся с нами на солнышке. Авось и настроение улучшится.

— Все у меня в порядке с настроением, — резко бросает Анна. — Во всяком случае, было в порядке, пока я сюда не пришла.

— Давай уже забудем об этой перепалке, сестрица, пожалуйста. Кофе и правда не будет лишним.

— Нет, спасибо, — отвечает тетя, хотя по голосу чувствуется, что она уже немного успокоилась. — Вообще-то я шла на встречу с отцом Пэтом, так что мне действительно пора.

— И зачем же? Обсудить работу комитета? — интересуется Рут.

— Не могу сказать, — хмурится Анна, как будто дела прихода по важности могут сравниться разве что с секретной операцией британской разведывательной службы.

— Ходят слухи, что новой его председательницей станет Пегги Лейси, с ней в этих делах никто не сравнится, — продолжает Рут, и в ее глазах загорается озорной огонек, который для Анны остается незамеченным. — Она ведь так много работает!

— Не сказала бы, что на эту должность нет лучшей кандидатуры, — натянуто отвечает Анна, — да и усердной ее не назовешь.

— Ясно, — невинно кивает Рут. — И с чего бы у меня о ней такое мнение сложилось?..

— Понятия не имею, — заносчиво говорит Анна, — она совсем не такая.

— Хм… Быть может, это все потому, что я слышала, как отец Пэт на прошлой неделе осыпал комплиментами ее цветы — во время последней экуменической службы.

— Не было такого, — вскидывается Анна, но я вижу в ее глазах панику, она явно и сама своим словам не верит.

— Разве? Должно быть, Стелле Дойль всего лишь показалось — это она мне сказала, будто он назвал ее цветы… такими свежими.

— Ох уж эта женщина! — восклицает Анна, вешает сумку на плечо и уходит не оборачиваясь: должно быть, спешит исправить столь досадный промах со своей стороны. Анна не выносит конкуренции, она слышать не может о том, что отец Пэт может предпочесть чьи-то еще цветочные композиции ее букетам, в то время как она тратит на возню с цветами уйму времени. На эту фразу тетушка не могла отреагировать иначе. И она этого Рут так легко не простит.

— Рут, это низко, — смеюсь я, забирая кофейник и чашки, и ухожу в дом. Дверной звонок до сих пор жалобно тренькает после ухода Анны.

— Может, и так, — соглашается Рут и, ехидно усмехаясь, тоже заходит внутрь. — Но я не смогла удержаться. Она так легко поддается на провокации.

— А знаешь, что бы ее точно взбесило? Если бы ты призналась, что встречаешься с Карлом, — подзуживаю я ее.

— Всему свое время, дорогая. Всему свое время. А пока пойду приберусь наверху — не заскучаешь здесь одна?

— Постараюсь пережить твое отсутствие, — с улыбкой отвечаю я. — Мне и самой нужно подготовиться к занятию, но я управлюсь довольно скоро.

— А ученики у тебя и вправду благодарные, — задумчиво говорит она. — Кажется, никто из них ни одной вашей встречи не пропустил.

— Какой учитель — такие и ученики, — шучу я, и бабушка заливается смехом.

— Сам себя не похвалишь — никто не похвалит, — ухмыляется она, — но в данном случае похвала совершенно оправдана.

Рут целует меня в щеку, и меня на миг обволакивает облако исходящего от нее мускусного аромата, после чего бабушка уходит наверх.

Я заканчиваю приготовления в тесном помещении лавки, где обычно и провожу свои занятия, только к одиннадцати. Наждачная бумага, жидкость для снятия краски, лоскуты ненужной ткани и скипидар — все, что может понадобиться моим подопечным, ждет их на рабочих местах. Они все уже знают, что на мои занятия лучше одеваться во что-нибудь старое. Я поднимаю глаза на часы — с минуты на минуту должен появиться мой первый ученик, и тут звенит звонок и на пороге появляется Кэт. Как обычно, моя лучшая подруга выглядит потрясающе — она является счастливой обладательницей миниатюрной, женственной фигурки и блестящей копны волос.

Кэт любит рассказывать нашим знакомым о том, как мы встретились с ней в свой первый день в младшей школе — но это не совсем так. Это случилось на второй день. Я уверена в этом на все сто, потому что в первый день я сидела рядом с Сиобан Келли. Сиобан — или Келли-Вонючка, как я называла ее в отместку — изрисовала мою новенькую тетрадь своим зеленым мелком. Никогда этого не забуду — мне казалось тогда, что моя жизнь кончена. Я была правильным ребенком, не позволяла себе даже в раскрасках за линии выходить, а потому всей душой возненавидела мазню, которую с таким вдохновением изобразила на моей тетради Сиобан. Уже на второй день на игровой площадке я познакомилась с Кэт — она тут же протянула мне свою скакалку, и мы стали лучшими подругами. Еще в школе нас прозвали Крошкой и Дылдой из-за серьезной разницы в росте, плюс она всегда выглядела безукоризненно аккуратно, в то время как я была той еще замарашкой. С тех пор не изменилось ровным счетом ничего.

Сегодня на Кэт был идеально сидящий черный костюм в тонкую серую полоску и накрахмаленная белая блузка. На ее шее поблескивала скромная золотая цепочка. Приталенный жакет подчеркивал изящные изгибы ее фигуры, которыми я всегда восхищалась, а юбка, спускавшаяся чуть ниже колен, открывала стройные ноги. Как обычно, моя подруга пришла на совершенно убийственных каблуках. Ничего другого она попросту не носит, утверждая, что пытается таким образом компенсировать свой небольшой рост — а без соответствующей обуви в ней действительно всего пять футов. Каблуки она снимает разве что когда переодевается в пижаму, и я, право, не знаю, как она выдерживает эту пытку, потому что никогда не сидит на месте — особенно с тех пор, как в прошлом году взяла на себя заботы о семейном деле, после того как ее отец вышел на пенсию.

Следует признать: в отцовской гостинице она проделала огромнейшую работу. Семейное предприятие расцветает на глазах, хотя Кэт и приходится попутно решать довольно спорные кадровые вопросы. Некоторые ее подчиненные проработали в этой гостинице много лет и не готовы к переменам, а потому пытаются ставить ей палки в колеса, в то время как моя подруга хочет сделать гостиницу достойной двадцать первого века. Сражаясь с ними всеми — от шеф-повара, не желающего вносить ни единой поправки в меню ресторана, составленное много лет назад, до администратора, не желающего расстаться с любимым, хотя и совершенно безвкусным креслом, — Кэт находит достойный выход из любой ситуации. При этом она успевает работать на свадьбах, крестинах и прочих мероприятиях и находит время на домашние дела — а при наличии троих сыновей, нуждающихся в материнской заботе, такой ритм жизни — дело нешуточное. К счастью, ее муж Дэвид, преподаватель в местном техническом колледже, — замечательный парень и во всем ее поддерживает.