Боль у меня утихла. Нога снова стала подвижной, в тело вернулась сила. Я привязался к Ананде. Она ответила мне взаимностью, но и об Эдуарду не забывала ни на минуту: без конца звонила своему «мальчику» в Соединенные Штаты. После каждого звонка излучала радость. Излучала, хоть и пыталась это скрыть…

Через три недели она вела себя со мной совсем непринужденно. Давала советы. Хотела, чтобы я научился беречь деньги, но знала, что не в силах наставить меня на верный путь, говорила, что я недотепа, как она в прежние годы, и только любовь сможет меня изменить.

Она взяла мой адрес, чтобы разыскать мою мать. На другой день дона Эйда уже сидела и плакала подле моей кровати. Она хотела, чтобы я вернулся домой, а отец не хотел.

Она подружилась с Анандой. Та взяла ее под покровительство и терпеливо выслушивала долгие рассказы о ее горестях. Муж-алкоголик, еди н ственный сын – вор. Ничего утешительного!

Я уже мог ходить, хотя и хромал. Ананда вернула мне разряженный револьвер, который обнаружила у себя в саду. Кажется, при попытке бежать я оказался в гараже ее соседки. Нога у меня уже подживала.

У нее в доме было полно цветов. Мне нравилось поливать их и слушать, как Ананда беседует с ними, будто с людьми. У них даже были имена.

Ананда была одинокой, но все время прини м ала гостей. Меня она выдавала за больного племянника. От меня ей хотелось лишь одного: чтобы я не ушел, не простившись.

Я пр о жил у нее целый месяц. Но вернулась неизбежная неудовлетворе н ность, преследовавшая меня с малолетства. Жажда жить, объять мир и овладеть им вихрилась у меня в мозгу. Женщины, девчонки, Изабелл… Что-то поделывает Изабел? Я не скрывал, ясное дело, что уйти-то все равно придется. Ананде хотелось, ч т обы я погостил подольше. Я сказал, что и так уж у нее задержался – пора и честь знать.

Она как-то странно поглядела на меня, усилив мою тревогу. Не пустить ли здесь корни? Да нет, надо уходить. Ананда попросила меня быть благоразумным. То, чем я занимаюсь, может оказаться для меня роковым, как уже оказалось для моих сообщников. Ей казалось, что я пропаду ни за понюх табаку. Я выслушал, но не послушался. Мне нужно было бежать – сам не знал, куда, но нужно было.

Я не попрощался. Подождал, когда она уйдет, и ушел вслед за ней. Опасность подстерегала меня на каждом шагу.

Лет через восемь меня снова арестовали, а моя левая нога опять разболелась. Я хромал, трудно было ступать на больную ногу. Тогда при тюрьме нашего штата была хорошая больница. Мне сказали, что врач, лечащий подобные болезни, был очень добр ко всем. За пределами тюрьмы он лечил футболистов из команды Сан-Паулу.

Я обратился к этому врачу. Он тщательно осмотрел меня. Не знаю, принимал ли он так кого-нибудь из моих сокамерников. Но лицо его показалось мне знакомым. Он прописал мне лекарства и процедуры, после которых, как он уверял, нога восстановит все функции. Главное – чтобы я выполнял все предписания, делал упражнения и принимал все прописанные лекарства. Раз в неделю нужно будет показываться ему.

Я взволнованно поблагодарил и спросил, как его зовут. Эдуарду. Это имя встревожило все мое существо. Я присмотрелся повнимательнее. Все-таки лицо у него знакомое. Где и когда я мог его видеть? Наверное, просто померещилось. Никогда я не водил знакомства ни с одним врачом. Круги, в которых я вращался, прибавляли врачам работы, но никому в голову не приходило завязывать с ними дружбу.

В камеру я вернулся в превосходном настроении. Приветливость врача согрела мне сердце. Все время мне вспоминалось это благородное, гладко выбритое лицо и имя Эдуарду. О ком же мне думалось? И тут стало все ясно. Неужели? Не может быть! Неужели это сын Ананды? Помнится, я видел его лицо на фотографиях. Похоже, это он. А может, просто похож?

На следующей неделе верный своему слову доктор Эдуарду вызвал меня. Мне страшно хотелось выяснить, он ли это. Да, его мать звали Ананда. Это глубоко меня тронуло. Я рассказал, как познакомился с его матерью, как прожил у нее месяц и как ее уважал. Когда я закончил рассказ, он заплакал от умиления. Он тоже помнил обо мне. Ему мать рассказывала, как меня приютила. Что, та самая нога болит? Да, ясное дело. Врач обнял меня, а охранник в смущении отошел.

Ананда умерла год назад. У нее развился паралич. Ему все казалось, что матери лучше, но он обманулся. Она умерла, почти потеряв рассудок.

Несколько месяцев Эдуарду лечил меня. Левая нога стала лучше правой. Потом мы с доктором переписывались. Не знаю, жив ли он теперь. Если жив, то дай Бог ему здоровья!

Думаю, что жизненный опыт кое-чему научил меня в области секса. Ясно, что не всему. Всему никто научиться не может. Жизнь слишком коротка. Воображаю, чему мог бы научиться сейчас, в сорок пять лет. Наверняка в шестьдесят я буду думать так же. Но, поскольку мне сорок пять, полагаю, что с наступлением зрелости для меня и для партнерши это благоприятнейшая пора. Благоприятнейшая для того, чтобы оценить свою и чужую сексуальность, которая не всегда воспринимается как своя собственная. Считаю, что только уважая партнершу, можно проявить себя и получить максимум наслаждения. Несомненно одно: в сексе нужно отдавать, чтобы получать, и наоборот. Когда речь идет об интимной близости, всё сводится к уступкам и обмену.

Чем больше отдаешь, тем больше получаешь взамен. Некоторые, правда, всё отдают и ничего не получают. Хуже всего, когда всё отдаешь, ожидая равной отдачи и не получив ничего взамен. Получать всякому нравится. А бывают и такие, кто нарывается на ссору, чтобы сносить удары, лишь бы получить свое.

Так в чем же тогда вопрос? Да ни в чем!

Всем чего-то хочется, все чего-то ищут. Желание превыше всего.

В начале моей тюремной жизни, в девятнадцать лет, мне представлялось, что у меня богатый сексуальный опыт. У меня было несколько женщин. Но по-настоящему бурный секс был только с Изабел. Это была хорошо сложенная мулатка, у которой между бронзовых бедер гнездился ураган. В наших сексуальных безумствах я экспериментировал как мог и как хотел. Любви особой не было. Секс в сочетании с любовью пришел через несколько лет. От наших безумств у меня голова шла кругом. Появлялись другие женщины – а вместе с ними усиливалась жажда наслаждений. Тогда мне казалось, что главное – это количество и разнообразие.

Душа была переполнена воспоминаниями. Телесной близости не было. Мне казалось, что из тюрьмы уже не выйти. В мои девятнадцать лет у меня не было возможности жить, заниматься сексом и быть счастливым. Половые отношения оставались только в воспоминаниях.

Единственным выходом была мастурбация. Хотя мне всегда нравилось мастурбировать, даже когда у меня были женщины. А были и женщины, которые давали мне, а потом мастурбировали под душем. Я их мысленно «имел». Безумие? Может быть. Но мне нравилось вспоминать своих партнерш, занимавшихся этим в ванной.

Меня арестовали в 1972 году. Я отбывал срок с тюрьме строгого режима, где условия были бесчеловечные. Свидания разрешали раз в неделю и всего на сорок минут. Не разрешалось даже здороваться за руку. Черт знает что! Нужно было очень изловчиться, чтобы украдкой поцеловаться. Если охрана заметит – тридцать суток карцера и отмена свиданий. Нам оставалась только мастурбация.