Меня окликнул кто-то из знакомых работников Софии. Но мне было не до этого. У меня шел очень интересный объект – широкоэкранный кинотеатр. Тогда это было в новинку. Шеф мастерской, в которой работали электрики и механики, сумел пробить нам экскурсию в Мариинский дворец, где сейчас находилась правительственная резиденция и где был смонтирован первый широкоэкранный кинотеатр. Мы с большим удивлением взирали на большой зал (мест на 300), в котором был ровный пол, что не допускают нормы, и стояло четыре столика с полукреслами, осмотрели киноаппаратную. После этого я блистал такими терминами, как анаморфотная оптика, проекторы КПТ-3 и т. д. Я должен был все приобретенные знания реализовать в новом проекте. Я сделал эскизы нескольких вариантов проекта – планы, фасады и даже рисунки интерьеров. К девяти часам вечера я запер мастерскую, отдал ключи Мильштейну и отправился домой. Завтра предстоял новый рабочий день. Я не представлял еще себе, каким страшным будет этот день и какие дикие сюрпризы он нам готовит.

На следующее утро я явился в мастерскую, полный радужных предвкушений грядущего дня – демонстрация эскизов, согласование моих проработок с технологами. В приемной ощущалось необычное движение. В кабинет директора то заскакивали руководители мастерских, то выскакивали из него. Моего шефа не было на месте.

– Шото там такое непонятное происходит, – сообщил мне Фима. – Якобы где-то какая-то сильная авария. Надеюсь, шо не на нашем объекте. Но раз Сергей Константинович все время кого-то требует на ковер, значит шото связано с нашим институтом. Но ты пока не бери в голову, рисуй свои блоки-головоломки. Когда надо будет, нам скажут.

Появился шеф. Я сообщил ему, что сделал эскизы кинотеатра, и до того, как их показывать в мастерской, хочу подьехать к технологам на улицу Чекистов и согласовать планировку.

– Пока никуда не езжайте.

– Почему? Что-то случилось?

– Да. Скоро узнаете.

Через час нас собрали в первой мастерской. Это была самая большая комната в институте. Парторг зачитал список сотрудников (в основном молодежь). Сообщил, что произошла авария в районе Куреневки, что часть территории засыпана влажным грунтом, что все перечисленные товарищи должны завтра утром явиться в рабочей форме, чтобы помочь расчистить эту территорию, что нам будет подан автобус, который отвезет нас туда, и там нам укажут место и объем работы. По всем вопросам обращаться только к нему. О том, что мы там увидим не распространяться во избежание паники.

На следующее утро у дверей института нас уже поджидал автобус. Выехав из Софии, мы поехали по улице Артема на запад. Ехали долго. Я подошел к шоферу:

– Степаныч! А почему ты не спустился на Глубочицу? Там до Куреневки ближе, и дорога не так загружена.

– Там сейчас черта лысого подьедешь – все завалено сплошным болотом. Там только военная техника продирается. Да и дорога тут лучше. А тебе что – не терпится? Сиди себе спокойно, да и смотри в окошечко. Твое дело – телячье.

– А что говорят – много ли жертв?

– Да страшное дело! В официальной сводке 120, а вражьи голоса говорят 10 тысяч. А вот сейчас сам увидишь, что там делается.

Нас высадили на улице Мельника, дали лопаты и провели к одной из террас сбоку от яра, где была застройка. Военные расчищали немного подсохший грунт. Работали бульдозеры и экскаваторы с обратной лопатой, которые черпали снизу тестообразную массу и загружали в ЗИЛы. Нас поставили расчищать уголки, куда не добиралась техника. Представившаяся картина была страшной и запомнилась нам навсегда. В грунтовой массе торчал перевернутый трамвай с выбитыми стеклами, покареженные машины и перекошенные киоски. Ниже стояло двухэтажное здание, первый этаж которого на три четверти был затоплен. Оттуда доносились глухие удары. Я спросил у одного из солдат, что там колотят. Он мне ответил, что там вскрывают полы, что с вечера слышен был стук по перекрытию снизу и что там очевидно остался кто-то в живых.

Журналисты впоследствии назвали эту катастрофу Помпеей ХХ века. Любопытно, что первые правдоподобные публикации, посвященные этому событию, появились только в 1991 году, то-есть через тридцать лет.

В эти дни мы все были очень подавлены. Собрались у Толика-Бороды только в следующее воскресенье. Взяли водки, чтобы помянуть погибших. Обсуждали прошедшее событие. Толик поведал много интересного. Он в это время работал в Киевпроекте в мастерской Милецкого. Милецкий рассказывал, что их геологи, работавшие в этой зоне, всю прошлую неделю говорили о том, что пульпа дышит, что она стала совершенно неустойчивой. В пятницу мэра города Киева Давыдова поставили об этом в известность и сказали, что необходимо немедленно прекратить работу земснарядов и предпринять какие-нибудь меры для избежания срыва пульпы. Он ответил, что работы будут продолжаться и незачем сеять панику. И вот в понедельник на рассвете эта трагедия произошла.

И только через 30 лет мы узнали подробности этой трагедии. Пульпа, попадавшая в овраг по трубопроводу, попросту смешивалась с водой. Глинистые стены Бабьего Яра плохо впитывали воду. И в результате скопилось почти четыре миллиона кубометров жидких глинистых масс. Жители близлежащих домов неоднократно пытались обратиться к городским властям о подтоплении – но их и на порог Горсовета не пускали. Некомпетентность чиновников и тогдашнего мэра Киева Давыдова и явились основными причинами катастрофы.

С 1957-го года стали поступать сигналы об аварийном состоянии «канавы Бабьего Яра». Но на них никто не реагировал. В марте 1961 года начали приходить письма от простых киевлян, которые увидели ручейки, текущие по дамбам, но на них никто не отвечал. И вот 13 апреля в 8.30 дамбы не выдержали. Лавина мокрого грунта объемом 700 тысяч кубометров шириной 20 метров и высотой 14 метров сползла по оврагу и покатилась по улице Фрунзе. Она все сносила на своем пути – более пятидесяти одно и двухэтажных жилых домов, два общежития, переворачивала автобусы и троллейбусы, наполненные людьми, спешащими на работу, разрушила трамвайное депо, затопила стадион «Спартак», уничтожила массу людей. Эта волна грязи ничего не щадила – она несла трупы и остатки гробов с близлежащих кладбищ. 25 гектаров оказалось под трехметровым слоем пульпы. Потоп продолжался всего полтора часа, но его последствия были катастрофическими. Волна серьезно повредила два завода и еще ряд организаций, уничтожила врачей и больных клиники № 15, семь трамваев, троллейбус, рейсовый автобус и большое количество пешеходов.

С целью избежания политической окраски этого жуткого события были запрещены гражданские панихиды на предприятиях, покойников хоронили на разных кладбищах города и области.

Мы ожидали, что эти события заставят наше руководство по другому взглянуть на Бабий Яр, что международный резонанс заставит их вспомнить о страшных событиях 1941 года. Резонанс, действительно был огромным. Но прошло еще долгих пять лет, пока украинское правительство, наконец, решилось ставить мемориал жертвам Бабьего Яра.

Как показали дальнейшие события, никакого мемориала строить они не собирались, но конкурс, все-таки, был объявлен. Конкурс приурочили к 25-й годовщине событий Бабьего Яра. И тут я понял, что недаром поступил в Союз архитекторов. Я уже был достаточно крепко связан с Союзом, и руководство меня рекомендовало для участия в заказном конкурсе на проект мемориала в Бабьем Яру. Эпопея этих конкурсов, в трех из которых я принимал участие и получал награды, подробно описана в «Лысом 1». Однако строить Мемориал и не думали. Я покидал Киев в 1992 году. Конкурсы не принесли никаких плодов – Бабий Яр был заброшен, зарос густым кустарником. Памятник, возведенный недалеко от этого места, не имел никакого отношения к Холокосту. В общем, все произошло так, как было написано в пророческом стихотворении поэта Заславского. Вот строки, которые он написал в 60-м году: