«1-й батальон и часть третьего ходили до Выборга (первый сухопутно, а третий на галерах)»[112], — значится в истории лейб-гвардии Измайловского полка.

Михаил служил в 1-м батальоне и участвовал в походе.

«Сын ваш по внезапному походу, имея нужду в деньгах, просил меня снабдить его 500 рублями, которые я ему и дал, и его и мой поступок не считаю происшедшим против Вашего благоволения»[113], — писал Андрею Степановичу Милорадовичу П.В. Завадовский[114].

Внимание на это письмо следует обратить по двум причинам. Во-первых, в нем, пожалуй, впервые отражена та самая бесконечная проблема, которая пройдет через всю жизнь нашего героя — финансовая. Недаром же скажет он на смертном одре: «Ну, кажется, теперь я расквитаюсь со всеми моими долгами»[115]. Хотя, скорее всего, это легенда, однако об обозначенной проблеме мы будем вспоминать на протяжении всей нашей книги…

Во-вторых, очень интересен сам человек, ссудивший подпоручика деньгами. Петр Васильевич, сослуживец старшего Милорадовича в Турецкую войну, происходил из бедных малороссийских помещиков. Стремительный взлет ему обеспечило внимание Екатерины II, которая предпочла его светлейшему князю Потемкину-Таврическому… Хотя фаворитом Завадовский пробыл очень недолго, он остался в числе высших сановников империи и в 1788 году имел чин тайного советника и возглавлял Государственный банк, будучи притом еще и директором Пажеского корпуса, и председателем комиссии по сооружению Исаакиевского собора — список можно продолжить… Понятно, что этот человек мог оказывать не только материальную поддержку.

Кстати, в отличие от сына Андрей Степанович сразу же рассчитался с долгом, о чем свидетельствует следующее письмо Завадовского, подтверждающее также предположение о «сильной протекции»:

«Возвращенные вами пятьсот рублей я получил и с удовольствием сыну вашему пособлять всегда буду не токмо в нуждах сего рода, но и во всяком другом случае, где помощь моя быть нужна ему может, ибо по старой нашей дружбе всякого добра желаю ему от искреннего сердца. Одну мне только волю Вашу знать притом нужно, какой предел в надобности его положите, и до какой степени одолжения мои по оным быть Вам угодны могут на будущее время, потому что хотя сие лето пройдет у нас считаю без дальнего грома, но, может быть, на будущее продолжится»[116].

Прекраснодушное старшее поколение! Петр Васильевич думал, что деньги нужны Михаилу только на личные военные расходы… Хотя общество тогда жило войною и разговорами о войне.

«Король шведской, если ему удачи не будет, намерен принять веру римско-католическую и жить в Риме партикулярным человеком, — эту фантастическую сплетню записал в своем дневнике 13 июля 1788 года адъютант Потемкина М.А. Гарновский[117], добавляя: — Гвардейские батальоны и эскадроны выступили уже в поход»[118].

Заметим, что вскоре имя Гарновского оказалось теснейшим образом связано с Измайловским полком. На средства, полученные от спекуляций и иного жульничества, полковник выстроил огромный дом на углу Фонтанки и Вознесенского проспекта. После того как при Павле I незадачливый делец был арестован и помещен в Петропавловскую крепость, а здание, именуемое «домом Гарновского», конфисковано, здесь устроили офицерские квартиры полка…

«Выступив из Петербурга, гвардейский отряд, не доходя Выборга, был остановлен у села Красного, где Татищеву[119] было приказано ожидать дальнейших распоряжений Главнокомандующего. Здесь отряд был усилен гарнизонами из городов, двумя батальонами из неспособных церковных причетников[120] и праздношатавшихся крепостных людей, а также казачьим полком, сформированным из ямщиков.

Вся численность этого корпуса не превышала 14 тысяч человек»[121].

Боевые действия развивались ни шатко, ни валко, хотя тот же Гарновский и записывал в дневнике: «Шведы везде от нас бегут и почти уже все перебрались за реку Кюмень, в свою границу»[122].

«Король шведский, поручив осаду Нейшлота бригадиру Гастферу, сам перешел границу у Аберфорса и направился к Фридрихсгаму. Узнав об этом, Мусин-Пушкин начал стягивать свой корпус к Выборгу и приказал Татищеву с гвардейским отрядом перейти к станции Кнуте и расположиться там лагерем… В начале августа лагерь под Кнуте посетил цесаревич, приехавший в армию из Выборга, чтобы лично обозреть шведские позиции, и 10 числа делал смотр гвардейскому отряду»[123].

«Приезд цесаревича в армию сопровождался немедленной ссорой с графом Мусиным-Пушкиным; водворившийся в главной квартире разлад поддерживался Штейнвером[124], находившим, кроме того, обильную пищу для критики, сравнивая состояние наскоро собранных в Финляндии войск с порядками, принятыми в гатчинских войсках»[125].