влил маленькой ложечкой горького кардамонового масла, затем рейнского вина с корольковой солью.

Вскоре Рожинский затих, уснул. Франц устало вздохнул и вышел из кельи. Но радость его была преждевременной. Вечером у князя снова пошёл жар, и он метался в бреду всю ночь. К утру жар спал, и князь успокоился: тихо, молча, навсегда вытянулся он на узком монашеском ложе в тёмной крохотной келье, конечном пристанище его мятежного духа.

Выполняя последнюю волю гетмана, Станислав Мнишка с его племянником Адамом Рожинским отправили его тело в Польшу для погребения в родовом склепе.

Глава 4

Шуйские

Дружинка и Ивашка, два мальчишки лет тринадцати, вышли со двора и направились в сторону Сретенских ворот. Идти было далеко, но они были готовы выдержать и больше, только чтобы не пропустить то, от чего заранее захватывало дух. Им хотелось хоть одним глазком взглянуть на войско Скопина, которое было на пути к Москве и, по слухам, сегодня должно было подойти к стенам города.

С утра день выдался ясным. Яркое солнце слепило глаза, а под ногами хрустел ледяной коркой снег. Вскоре солнце начало припекать, снег размяк, и идти стало тяжело.

– Э-эй, поберегись! – раздался вдруг крик, и рядом с мальчишками пронёсся верховой.

Из-под копыт коня брызнули комья мокрого снега и с головы до ног заляпали Дружинку.

– Что ты делаешь-то, харя! – погрозил тот маленьким кулачком вслед коннику.

– Дружинка, берегись! – истошно вскрикнул Ивашка и толкнул приятеля к забору какой-то усадьбы.

И вовремя… Мимо них на рысях прошла сотня стремянных стрельцов с протазанами, затем прошла ещё одна.

– Во дают! – воскликнул Ивашка, не сводя восхищённого взгляда с красных кафтанов, белых берендеек и самопалов, притороченных у сёдел стрельцов.

– Пошли, чего разинул рот! – пихнул его в спину Дружинка. – Нам ещё далече!

К Сретенским воротам Земляного города Дружинка и Ивашка подошли к полудню, когда на церквушке, что стояла как раз напротив ворот, ударили четыре раза.

Напирая, толпа вытолкала Дружинку и Ивашку за ворота Сретенской заставы, пронесла за Земляной вал и разметала на широком поле, как половодьем щепки.

– Ух ты! – чуть не с плачем вырвался Ивашка из давки с изрядно помятыми боками.

В толпе ему порвали зипунишко, и где-то там остался кушак.

– Я же говорил тебе: не отставай, затиснут – и пропадёшь! – упрекнул Дружинка его, когда с трудом отыскал в толпе. – Не то обкрадут! А мне за тебя отвечать перед твоей мамкой!

– Не холоп, чтоб ты глядел за мной, – пробурчал Ивашка, придерживая руками порванный зипунишко.

– Ты захребетник[5], и я за тебя в ответе! – безапелляционно заявил Дружинка и решительно насел на приятеля: – Ладно, айда за мной!

– Куда это ещё? – заканючил Ивашка.

Ему уже наскучила их затея, после того как его чуть не затоптали в давке, порвали одежду и исчез кушак, за который отец задаст ему теперь трёпку.

– На вал, дурень! Здесь мы не увидим ничего!

Они протиснулись назад, за Земляной вал, и вскарабкались на него с обратной стороны.

На валу было так же тесно, как и на поле. Но с его высоты было далеко видно, и все цеплялись за свои места.

С большой свитой дворян подъехал Михаил Кашин. Дородный, с широкой окладистой бородой, он выглядел внушительно. Поверх красного цвета атласной ферязи[6], вышитой золотом и жемчугом, на нём была накинута нараспашку турецкая шуба на соболях с огромным отложным воротником. На голове у него громоздилась высокая горлатная [7]шапка из чернобурки. Сидел он на холёном аргамаке, в роскошном седле, неподвижный и неповоротливый. Стремянные помогли ему сойти с коня.

И тут же подъехал со свитой думный дворянин Василий Сукин, которому Шуйский указал быть при Кашине. Подошли и выстроились барабанщики и трубачи. Поглазеть на встречу войска Скопина явились бояре и окольничие со своими дворовыми холопами. Те бросились расчищать им место на валу. Но их там стенкой дружно встретили ярыжки. К ним присоединились ремесленники, и тотчас же завязалась потасовка. Боярские холопы схватились за сабли, и посадские дрогнули. Задиристых, неуступчивых, холопы тут же скинули в глубокий ров.

Подъехал в возке Коломенский митрополит Иларион. За ним на санях подвезли иереев и певчих дьячков, облачённых в стихари[8]. Из саней выгрузили большие выносные кресты и икону Богородицы.

– Доброго здравия, владыка! – поклонился Кашин митрополиту.

– Да хранит тебя Господь, Михаил Фёдорович! – перекрестил Иларион боярина.

– Иду-ут! – раздался в этот момент истошный вопль на Земляном валу, его подхватили сотни глоток.

На поле сразу всё пришло в движение: забегали сотники, стали равнять ряды служилых; толкаясь, подтянулись к митрополиту и Кашину дворяне и духовные.

– Слава тебе, Господи! – перекрестился митрополит.

– С Богом, батюшка, с Богом! – заволновался Кашин, стал поправлять на груди широкую золотую цепь. – А где гостиная сотня?! [9]– заозирался он, занервничал.

– Здесь мы, здесь, Михаил Фёдорович!

– Давай на своё место! Что вы там, где не надо быть?! Сукин, почему не держишь приставов в строгости?

– Михаил Фёдорович, они знают наказ добре!

– Ну-ну!..

А далеко на дороге тёмным расплывчатым пятном показалось войско.

Все застыли на валу, жадно вглядываясь в даль, хотя пока различить там что-либо было невозможно. Там как будто двигался огромный яркий персидский ковёр. Он увеличивался и увеличивался в размерах… И вдруг воздух словно раскололся: над войском взревели десятки труб. И люди на поле как будто откликнулись на их зов, всей массой двинулись навстречу этому ковру. Растекаясь в стороны и обгоняя друг друга, по глубокому талому снегу припустились мужики и парни, за ними мальчишки, бабы и даже старики…

Над войском снова взревели трубы, и так, что Дружинка с Ивашкой обмерли от восхищения.

А бегущие по полю люди на какое-то мгновение остановились… Затем точно кто-то подстегнул их, все прытко устремились вперёд.

Оттуда же, от войска, вразнобой покатились громовые удары медных набатов. Их везли на помостах четвёрки лошадей, скованные между собой цепями. На помостах же прохаживались барабанщики и по-молодецки разминались: по очереди с силой били и били в набаты колотушками, производя неимоверный гул.

Ничего подобного Дружинка и Ивашка не могли себе даже представить и от удивления разинули рты…

Наконец полки подошли ближе, и с вала их стало хорошо видно.

Впереди войска на серых в яблоках лошадях ехали пятьдесят стрельцов в красных кафтанах и шапках, вооружённые саблями и мушкетами. За ними попарно ехали на каурых лошадях десять трубачей в снежно-белых кафтанах и высоких белых шапках. Далее шла сотня одетых в тёмно-зелёные кафтаны и шапки боярских детей на одномастных пегих лошадях. Следом ехали два рослых дворянина в белых адамастовых