кукурузного засилья. Зато исчезли гречка, пшено, зерновые. Импорта пшеницы не хватало. Вспахали целину. Получили высокий урожай. Но убрать и вывезти его не удалось: не хватило техники и помешало бездорожье. К съезду, для высоких показателей по производству мяса, извели огромное количество скота, и мясо тоже стали ввозить из-за границы.

Американцам пригрозили, стуча башмаком по трибуне, новым вооружением.

На идеологическом фронте наступила «оттепель». Но выставку авангардистов в Сокольниках раздавили бульдозерами. Появились шестидесятники. В крошечных квартирах с потолками высотой в два с половиной метра, в «хрущевках», на кухнях собиралась интеллигенция. Велись откровенные разговоры, смеялись над политическими анекдотами, рождались смелые литературные произведения. Но ограничения уже начали вводиться вновь. Свирепствовала цензура. Проскочившая в «Новом мире» повесть А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» всколыхнулась общественность, вселяла надежду на свободу сломи По уже «Раковый корпус» Солженицына печатали за границей и читали его в основном таможенники, отбиравшие запрещенную литературу га границе, а идеологически подкованные фигуристы, получавшие за рубежом подарки после выступлений, выбрасывали из пакетов «Доктора Живаго» Б. Пастернака.

Живую мысль опять пытались взять в оковы. Теоретические науки официально свертывались. Теория — это так гуманно! Наука должна служить практике. Общее направление в духе времени отразилась в появлении журналов «Наука и жизнь», «Химия и жизнь» и пр. И мысли тоже нечего витать в облаках. Появилась газета «Литература и жизнь», где много писали о соцсоревновании. Возникла и с энтузиазмом понеслась бесплодная дискуссия «физиков и лириков», в которую, правда, иногда пытались вдохнуть свежие мысли и идеи.

Что было совершенно положительной тенденцией в то время — это огромный интерес народа к знаниям и литературе. Длинные очереди выстраивались на подписку на га-четы и журналы. Научно-популярная литература, как и художественная, сметалась с прилавков. Появились очень популярные в то время книжные базары, где можно было приобрести книги и книгами обменяться.

Однажды в квартиру Курляндского позвонил Самуил Яковлевич Маршак. Трубку сняла жена:

— Нина Федоровна! Послушайте! Я написал Вениамину Юрьевичу оду! — сказал Самуил Яковлевич.

И он прочитал:

Я был беззубым, стал зубаст.

Могу держать я, как гимнаст,

Зубами вес гигантский.

Вернул мне зубы прежних дней

Великий маг и чародей

По имени Курляндский.

Писатель должен быть зубаст!

Хорошей книги не создаст,

Кто шамкает беззубо.

И если снова я творю,

То за успех благодарю

Курляндского сугубо.

А потом подарил первый том своего четырехтомника, на внутренней стороне обложки которого была написана ода и приписка: «И в самом деле благодарный С. Маршак».

К сожалению, этот том был утрачен. Дочь Курляндского случайно оставила его в номере гостиницы в Риге, куда приезжала по приглашению Музея медицины и в который по просьбе дирекции передала часть архива Курляндского, его труды и некоторые экспонаты из его коллекции.

Знакомство с Самуилом Яковлевичем Маршаком, перешедшее в теплые дружеские отношения, началось очень необычным образом.

Вот как это было.

Позвонили из кремлевской поликлиники:

— Вениамин Юрьевич, не могли бы Вы проконсультировать Маршака у него дома. Он болен и не может приехать в поликлинику.

Прислали машину с врачом-стоматологом и необходимой стоматологической экипировкой.

Все, что было необходимо Самуилу Яковлевичу, было сделано.

А несколько позже Маршак сам позвонил Курляндскому и попросил подъехать, проконсультировать.

Когда Вениамин Юрьевич в передней прощался, Самуил Яковлевич сделал движение подать ему пальто.

— Что вы! Что вы, Самуил Яковлевич! — смутился Курляндский. — Я сам.

— Я, как вежливый хозяин, должен хотя бы подержаться за ваше пальто, — улыбнулся Маршак.

В этот момент кто-то из провожавших положил в карман пальто конверт с деньгами — гонорар.

Курляндский так растерялся, что не смог отказаться. А когда дверь за ним закрылась, и он очутился на площадке, он быстро сунул конверт в почтовый ящик (в то время на двери каждой квартиры висел свой почтовый ящик) и бросился бежать вниз по лестнице, чтобы никто этого не заметил.

Дома смущенно об этом рассказал.

Маршак называл Вениамина Юрьевича большим ребенком и очень по-доброму к нему относился.

Из воспоминаний С. В. Курляндской:

«Запомнилось, как однажды, когда мы с отцом были у Самуила Яковлевича в гостях, отец показал на висевшей в его кабинете карандашный портрет Татьяны Львовны Толстой: — Не правда ли похожа на отца? — спросил он.

Присутствующий тут же Николай Соколов (Кукрыниксы) быстро нарисовал бороду и приложил к портрету.

Сходство оказалось поразительным! Со стены на нас смотрел сам Лев Николаевич Толстой…»

КАФЕДРА

Новая квартира ознаменовала новый период жизни Курляндского.

Это был яркий майский день, Заливающий солнцем через огромный эркер всю комнату. На полированной поверхности круглого стола отражался пышный букет сирени в хрустальной вазе и бутылка шампанского.

Аромат сирени разливался по Квартире и создавал ощущение торжественности. Дома томились в ожидании: сегодня в Московском медицинском стоматологическом институте на заведование кафедрой должен быть утвержден доктор медицинских наук В. Ю. Курляндский.

1952 год. Начинался новый этап в жизни ученого, открывались широкие возможности для воплощения своих идей. Под руководством В. Ю. Курляндского был сформирован коллектив единомышленников (Б. Р. Вайнштейн, Л. В. Шаргородский, Ш. И. Городецкий, а позднее З. Ф. Лебеденко, З. П. Липсман, В. Н. Копейкин, Я. Б. Ковалева и другие), который быстро почувствовал в нем лидера, способного выдвинуть программу исследований по различным проблемам ортопедической стоматологии. Диапазон идей Курляндского, гипотез, прогнозов был неимоверно широк и зачастую опережал уровень современной ему науки. Он смело ставил и решал разноплановые задачи. Важное место в деятельности В. Ю. Курляндского, как лидера, заняла координация исследований, выполняемых его помощниками и учениками. Жизнь на кафедре резко изменилась: увеличилось количество аспирантов и ординаторов. И этот период проявились все качества ученого как руководителя большого коллектива. К концу 60-х годов кафедра вместе с лабораториями насчитывала 150 человек.

Новому заведующему кафедрой было 44 года. Красивый, с легкой стремительной походкой, собранный и вальяжный одновременно, обладающий яркой речью, заставляющий слушать себя и умеющий слушать других, остроумный и острословный. Человек, располагающий и вызывающий зависть многих своими достоинствами и успехами. Лояльный, поддерживающий коллег и начинающих ученых, абсолютно бескомпромиссный в научных спорах, непримиримый к хитрости, увертливости и обману. В дискуссиях он был открытый и опасный противник, хорошо владел аргументом и был задирист. Покой был не его стихия. Он умел работать сам и своей энергией заражал окружающих его людей. Кроме того, он был великолепным психологом: если он видел в человеке талант исследователя, то, будь тот просто врачом, ординатором, соискателем, он умело вовлекал его в науку.

Участники событий этого времени рассказывали, что В. Ю. Курляндский сам иногда писал тезисы за потенциального автора, который еще не был готов к научной работе, но Курляндский уже