— Я готов оставаться здесь вечно, — лицо Ларака стало вдохновенным, — только б видеть вас, слышать вас голос, чувствовать ваше дыхание!

Еще немного, они тут навечно и останутся. Луиза с трудом сдержала рвущийся наружу чих.

— Граф, — заботливо проворковала она, — вы можете простудиться, давайте продолжим разговор в тепле. Мы могли бы спуститься к тракту.

Про трактир пока лучше не говорить, трактир — это низменно!

— Что значит болезнь и даже смерть в сравнении с вами, — начал Эйвон. Нет, так просто он не уйдет, остается одно.

Госпожа Арамона торопливо облизнула губы и облапила влюбленного, вынуждая встать. Именно так она заставляла перебравшего мужа доползти до кровати, а ведь останься старой девой, растерялась бы!

У поднятого с колен Эйвона пути к отступлению не оставалось. Он еще пытался что-то бормотать, но Луиза решительно пресекла разговоры, впившись в колючие усы.

Целовать Эйвон не умел, но от него пахло целебными травами, а не тинтой. А ты хотела «Черной крови» и шадди? Обойдешься!

— Сударыня, — Ларак сжал Луизу в объятиях, стало теплее, но не ногам, — я никогда не изменял жене… Никогда.

— Я тоже, — призналась женщина. Не изменяла, хотя сны были, сны, в которых она видела над собой синие глаза.

— Мы убежим, — бубнил Эйвон, — убежим… далеко… Мы будем вместе до конца времен…

— Убежим, — пообещала Луиза задыхающемуся влюбленному, — но вы сбреете бороду.

— Сбрею, — в свою очередь пообещал тот. Точно так же он поклялся бы умереть или достать с неба парочку звезд.

— Что ты знаешь о разбойниках? — безнадежно спросил Ричард красноносого толстого повара.

Повар знал то же, что и все, а именно ничего, и это «ничего» растянулось на добрых полчаса.

— Хорошо, — вздохнул наконец Дикон. — Тебя заперли вместе с остальными слугами, и ты ничего не видел. Что ты можешь сказать о пропавшем Гильермо? Как он себя вел? С кем разговаривал? Кто к нему приходил?

Повар пошевелил губами и сообщил то, что цивильный комендант знал и так.

Сбежавшего мерзавца звали Гильермо Паччи, и он приходился племянником удалившемуся от дел истопнику, который его и привел.

Паччи-старший объявил, что получил в наследство постоялый двор, распрощался и уехал. Где получил? Где-то в Рафиано. Добраться до новоявленного трактирщика было не легче, чем до племянника.

— Гильермо был хорошим истопником? — подал голос сидевший у двери Нокс.

— Ох, сударь, — колыхнул пузом кухонный владыка, — откуда ж мне знать? У него один огонь, у меня другой.

— Хорошо, — велел Ричард, — можешь идти.

Повар убрался. Дикон с тоской глянул на безнадежно пустой бумажный лист. От слуг не было никакого толка. Все, что удалось узнать, юноша услышал от Марианны и первого же допрошенного лакея. Остальные талдычили все то же самое.

Что делать дальше, Ричард не представлял. Уцелевшая прислуга подозрений не вызывала, спасшая Робера баронесса — тем более. Оставалось повесить пойманных разбойников, объявить награду за головы сбежавших и успокоиться, но этого-то юноша и не мог. Покушение на Эпинэ слишком напоминало охоту за ним самим. Кому-то очень хотелось, чтобы в Талигойе не осталось Повелителей, и его следовало найти. Легко сказать!

Дикон с отвращением допил остывший шадди. Четвертая чашка за утро, а спать все равно хочется. Ричард неуверенно глянул на молчащего Нокса: полковник был подтянут и непроницаем. Ему не пришлось задыхаться в Доре, а потом два дня кряду вместе с сюзереном принимать посольские соболезнования.

— Полковник, я не понял вашего последнего вопроса.

— Простите, монсеньор. Мне подумалось, что этот Паччи был не истопником, а «висельником». Иметь своего человека в доме очень удобно.

— Я тоже так считаю, — кивнул Дикон.

Все верно. Гильермо улучил подходящий момент, дал знать сообщникам и сам же их впустил. Вместе они заперли слуг, ворвались через потайную дверь в будуар. Все сходится! Только кто за всем этим стоит?

— Я не помешаю? — Мягкие шаги, аромат духов. Марианна так и не легла! И не ляжет, пока они не закончат.

— Сударыня, — как же она все-таки хороша, — скоро мы освободим вас от своего присутствия.

— Монсеньор, — баронесса уже взяла себя в руки, однако вздернутый подбородок и спокойный голос могли обмануть Нокса, но не Ричарда, — я всегда рада видеть вас в своем доме. Может быть, еще шадди?

— Благодарю, сударыня. — Еще одна чашка — и тошнотворная, горько-сладкая жидкость хлынет из ушей. — Это было бы прекрасно.

— Я сейчас распоряжусь.

Шуршащие шелка, запах роз, тихий стук потайной дверцы… В Янтарной спальне тоже пахнет розами, но сначала — дело.

— Джереми, сколько осталось?

— Трое, — с нескрываемым облегчением откликнулся северянин, — камеристка и конюхи.

— Сперва камеристку. — Сейчас он в шестнадцатый раз услышит про наследство в Рафиано.

— Да, монсеньор. — Все, что случилось с Иноходцем, от выстрела в Эпинэ до нынешнего нападения, — звенья одной цепи. Нужно ускорить свадьбу. Повелителю Молний нужен наследник, и чем скорее, тем лучше.

— Камеристка, — невозмутимо доложил Джереми, — зовут Ваннина.

— Монсеньор. — Похожая на щуку шатенка сделала книксен. Прошлым летом она подавала им с Марианной шоколад. Прямо в постель.

— Во время нападения, — сухо уточнил Ричард, — ты была у родных?

— Да, монсеньор, — затараторила щука, — госпожа меня отпустила. Кабы я знала, что такое случится, ни за что бы не ушла, но кто мог подумать…

— Ваннина, — прервал словесный поток Дикон, — пропал истопник. Что ты о нем можешь сказать?

— Он крался как кот, — глаза Ваннины стали злыми, — как кот-вор. Он все вынюхивал, везде шнырял. Его дело — камины, затопил и спи, так ведь нет! Везде норовил пролезть, то дымит у него, то растопки мало…

— Все? — Эта злюка сейчас навспоминает, утонешь. — Больше ничего не заметила?

— Невежа он был, — отрезала камеристка, — грубиян. Обхождения деликатного не понимал. Дориан, камердинер господина барона, он сейчас в отлучке, говорил, что обтешется, да деревенщина деревенщиной и подохнет. Уж вы меня, монсеньор, простите, только нечего проходимцев всяких подбирать. Толковала ведь я Дориану, что нечего истопнику в парадных залах толкаться, а тот заладил, что не моего ума это дело. А у господина барона сердце доброе, а понятий об жизни, словно у егойных воробьев. Ну и кто прав?

— По всей вероятности, ты, — подал голос Нокс, и лучше б он этого не делал.