они ссорились, – добавил отец. Он хоть и смотрел в окно, но не упускал ни слова из того, о чем говорили доктор и его жена.

– Иногда они ссорились, – поспешила согласиться мать. Она хотела добраться до конца истории. – Так вот, Сэнди продолжала худеть. Сначала она выглядела хорошо. До этого она немного располнела, а у нее такие тонкие кости, что она не выдерживает лишнего веса. В общем, ей не мешало сбросить несколько фунтов. Потом она уехала в аспирантуру, так что какое-то время мы ее не видели. Когда мы разговаривали с ней по телефону, ее голос с каждым разом казался все более далеким. И не потому, что звонки были междугородними. Не могу объяснить. Матери всё чувствуют. И вот однажды нам звонит декан и говорит, что не хочет нас тревожить, но не могли бы мы немедленно приехать. Наша дочь в больнице, она слишком слаба, чтобы что-то делать. Все, что она делает, – это читает.

Отец засекал время, за которое садовник пересекал холмистые лужайки. Если тот не останавливался, чтобы сплюнуть или утереть лоб, на каждый ряд уходило приблизительно две минуты.

Мать попыталась развернуть бумажный платок у себя на коленях, но он был слишком изорван.

– Мы сели на следующий самолет, а когда добрались, я не узнала собственную дочь. – Мать подняла мизинец. – Сэнди была зубочисткой. Хуже того, она ни в какую не откладывала книгу – читала, читала, читала. Это все, что она делала.

Отец смотрел на лужайку за окном, которая становилась все расплывчатей.

Женщина покосилась на своего мужа, гадая, о чем он думает.

– У нее было много-много списков книг для чтения. Мы нашли их у нее в дневнике. Прочитав книгу, она вычеркивала ее из списка. В конце концов она объяснила нам, почему не может перестать читать. У нее осталось мало времени. Она сказала, что должна прочитать все величайшие человеческие творения, потому что скоро… – Мать собралась с духом и продолжила: – Скоро она не будет человеком.

В наступившем молчании мать услышала жужжание далекой газонокосилки.

– Она сказала, что ее изгоняют из людского рода. Она становится обезьяной, – голос матери надломился. – Обезьяной – моя малышка! Все остальные органы в ее теле уже были обезьяньими. Оставался только мозг, и она чувствовала, как он слабеет.

Доктор Тэндлман перестал писать и взвесил ручку на ладони.

– Я полагал, что вы помещаете ее на лечение только из-за потери веса. Это для меня новость.

– Маленький срыв, – тихонько, чтобы доктор Тэндлман не услышал, пробормотал отец.

Мать снова овладела голосом.

– Если бы она прочитала все великие книги, то, может быть, в ее памяти осталось что-то важное о прежней человечности. Так что она читала и читала. Но она боялась, что исчезнет, не успев охватить всех великих мыслителей.

– Фрейд, – сказал доктор, перечисляя имена в своем блокноте. – Дарвин, Ницше, Эриксон.

– Данте, – задумчиво проговорил отец. – Гомер, Сервантес, Кальдерон де ла Барка.

– Я велела ей перестать читать и начать есть. Я сказала ей, что эти книги сводят ее с ума. Я готовила ее любимые блюда: рис с фасолью, лазанью, цыпленка по-королевски. Я приготовила ее любимого красного окуня в томатном соусе. Она сказала, что не хочет есть животных. Она сказала, что в свое время станет этим цыпленком. Она станет этим красным окунем. Эволюция достигла пика и идет в обратном направлении. Что-то вроде этого. – Мать отмахнулась от этой дикой мысли. – Говорю вам, это был сумасшедший бред. Однажды утром я вошла в палату, чтобы разбудить ее, а она лежит в постели и смотрит на свои ладони. – Мать подняла руки и воспроизвела эту сцену. – Я окликаю ее: «Сэнди!» А она продолжает вертеть ладонями туда-сюда и глазеть на них. Я кричу: «Ответь мне!» А она даже не смотрит на меня. И издает эти жуткие звуки, как будто она зоопарк. – Мать закудахтала и захрюкала, чтобы продемонстрировать доктору, какие звуки издают животные.

Внезапно отец подался вперед. Он заметил нечто важное.

– И вот моя Сэнди показывает мне свои ладони, – продолжала мать. Она повернула свои руки к доктору Тэндлману, а потом к своему мужу, лицо которого было прижато к окну. – И она кричит: «Обезьяньи ладони, обезьяньи ладони!»

Отец вскочил со стула. Через лужайку шли стройная светловолосая девушка и грузная женщина в белом. Женщина показывала девушке на цветы и листву кустов, пытаясь приманить ее к зданию. На краю лужайки садовник утер лоб, развернул газонокосилку и принялся за новый ряд. За ним простирался темный след. Девушка подняла глаза, лихорадочно выискивая в пустом небе самолет, гул которого слышала. Медсестра с тревогой следила за ее рассеянными движениями. Наконец девушка увидела мужчину, надвигавшегося на нее с рычащим зверем на поводке. Его мешковатый желудок вспучивался по мере того, как он пожирал оставшиеся до нее травинки. Девушка закричала и в панике бросилась к зданию, где ее отец, которого она не видела, стоял у окна и махал ей рукой.

В больнице мать одной ладонью опирается о стекло, а другой постукивает по нему. Она корчит забавную гримасу. Кроватку повернули к ней, но крошечный сморщенный младенец не смотрит на бабушку. Вместо этого глаза маленькой девочки вращаются из стороны в сторону, как будто она еще не до конца научилась ими пользоваться. Губки морщатся и растягиваются, морщатся и растягиваются. Бабушка уверена, что так младенец ей улыбается.

– Вы только посмотрите, – говорит бабушка стоящему рядом молодому человеку, который разглядывает младенца в соседней кроватке.

Молодой человек смотрит на ребенка незнакомки.

– Она уже улыбается, – хвастается бабушка.

Молодой человек с улыбкой кивает.

– А ваша спит, – слегка неодобрительным тоном продолжает она.

– Младенцы много спят, – объясняет молодой человек.

– Не все, – говорит бабушка. – У меня четыре девочки, и они никогда не спали.

– Четыре девочки и ни одного мальчика?

Мать качает головой.

– Наверное, это в крови. И вот еще одна девочка. Да, милая? – спрашивает бабушка внучку.

Молодой человек улыбается своей дочери.

– У меня тоже девочка.

Бабушка поздравляет его.

– От хороших быков, понимаете ли, рождаются коровы.

– Что-что?

– Так всегда говорил мне муж после того, как я рожала очередную девочку. «От хороших быков рождаются коровы». Помню ночь, когда родилась Фифи. – Бабушка опускает взгляд на свою внучку и объясняет: – Твоя мать.

Слушая историю пожилой женщины, молодой человек рассматривает свою новорожденную дочку.

– С этой девочкой я намучилась при родах больше, чем со всеми остальными. Самое странное, что она была последней и самой маленькой из четырех. Двадцать четыре часа в родах. – Бабушкины брови выразительно поднимаются.

Молодой человек присвистывает.

– Двадцать четыре часа – это долго для маленького четвертого ребенка. Были осложнения?

Женщина задерживает на молодом человеке изучающий взгляд: уж не врач ли он, раз столько знает о младенцах?

– Двадцать четыре часа… – Он задумчиво качает головой. – Наши продолжались три с половиной.

Бабушка во все глаза разглядывает молодого человека. Наши!.. Ох уж эти мужчины! Того и гляди заявят, что сами рожают младенцев!

– Вот что я вам скажу: не зря мы назвали ее Фифи! Ее настоящее имя – София. Моя дочь-поэтесса говорит, что давным-давно София была богиней, отвечавшей за мудрость. Мы, католики, во все это не верим. Но все-таки она и впрямь самая умная из всех. И я не про книги! По-настоящему умная. – Бабушка постукивает по виску, потом по стеклу. – Умная, умная, – говорит она младенцу и задумчиво качает головой. – Едва подумаешь, что Фифи вот-вот вляпается в беду, и вдруг все оборачивается удачей. Ночью, когда она наконец родилась, вошел ее отец, и я поняла, что он слегка разочарован, особенно после такого долгого ожидания. Я сказала: «Лоло, я ничего не могу поделать, получаются одни девочки», а он только ответил: «От хороших быков рождаются коровы», как будто находил в этом повод для гордости. Он с ног валился от усталости. Так что я отправила его домой спать.

Молодой человек зевает и смеется.

– Он до смерти устал и не