Ничто.

Вдруг она еле заметно прищуривает глаза.

– Так ты всем об этом твердил?

– Ну, то есть… – Я моргаю, не зная, как продолжить, – да, сказал, пару раз… кое-кому.

– И мы не попали в их число? – Она обводит рукой группку наемных солдат. – Ты не сказал ни Элле, ни Уорнеру. И остальные тоже ничего не знали.

– Касл посчитал, что я не должен вам говорить, ребята, – оправдываюсь я перед Джей и Уорнером, переводя взгляд с одного на другого. – Он хотел, чтобы вы хорошо провели вечер.

Джей собирается что-то сказать, Назира ее прерывает.

– Да, я понимаю, но он разве просил тебя ничего не сообщать Хайдеру или Стефану? Мне? Ведь Касл не велел тебе придержать свои подозрения и не делиться ими с нами?

Ее голос звучит абсолютно ровно. Ни злости, ни намека на раздражение… но все вдруг к ней развернулись. Хайдер приподнял брови. И даже Уорнер, похоже, заинтригован.

Очевидно, такое поведение Назире не свойственно.

Тут я вновь ощущаю невыносимую усталость.

И почему-то уверен, что все – конец. Жизнь завершилась. Больше подпитки не предвидится. Не будет ни злости, ни всплеска адреналина, чтобы протянуть еще минутку. Пытаюсь что-то сказать, однако все провода в мозгу разомкнуты, их схемы изменены.

Открываю рот. Закрываю.

Молча.

Усталость охватывает меня так яростно и жестоко, что мне кажется, будто трескаются кости, плавятся глаза, а я смотрю на происходящее сквозь целлофан. Все вокруг приобретает чуть металлический отблеск, зеркальный и размытый. Впервые мне приходит мысль…

Что это не обычная усталость…

Хотя уже слишком поздно. Слишком поздно осознавать, что я, скорее всего, не просто очень сильно устал.

Черт возьми, кажется, за мной пришла смерть.

Что-то говорит Стефан. Я не слышу.

Что-то говорить Назира. Я не слышу.

Какая-та часть моего мозга, еще способная функционировать, твердит мне: «Возвращайся в комнату, умри спокойно», но, когда я пытаюсь сделать шаг, то спотыкаюсь.

Странно.

Я делаю еще один шаг, и теперь все хуже. Ноги заплетаются, я почти падаю, в последний момент удержавшись в вертикальном положении.

Все идет наперекосяк.

Звуки в голове становятся громче. Я не могу полностью открыть глаза. Воздух вокруг кажется плотным – сжиженным, я пытаюсь сказать, что мне плохо, – не выходит. Мне холодно. Меня бросает в зябкий жар.

Стой. Это неправильно.

Я хмурюсь.

– Кенджи?

Слово доносится будто издалека. Будто из-под воды. Глаза мои закрыты, и кажется, что так будет всегда. А потом… Какой-то другой запах. Что-то грязное, влажное и холодное. Странно. Щекочет мне лицо. Трава? Откуда на моем лице взялась трава?

– Кенджи!

Эй. Эй. Мне не нравится. Кто-то меня трясет, сильно, так что мозги грохочут в черепной коробке, и что-то, какой-то древний инстинкт поддевает рычагом заржавевшие шарниры моих век, заставляя их раскрыться. Когда я пытаюсь сосредоточиться, ничего не выходит. Картинка размытая, размазанная, словно каша на тарелке.

Кто-то кричит. Или кто-те… Постой-ка, а как сказать «кто-то» во множественном? Наверное, впервые так много людей одновременно зовут меня по имени. Кенджи кенджи кенджи кенджикенджикенджи

Пытаюсь засмеяться.

А потом вижу ее. Она здесь, передо мной. Боже, какой приятный сон. Но она, правда, передо мной. Гладит мое лицо. Я чуть поворачиваю голову, прижимаюсь щекой к нежной, мягкой ладони. Восхитительные ощущения.

Назира.

Чертовски красива, как по мне.

А потом… я улетаю.

Падаю в невесомость.

Я открываю глаза и вижу пауков.

Глаза и лапы, глаза и лапы, глаза и лапы… повсюду. Увеличены в масштабах. Крупным планом. Тысячи лап тянутся ко мне со всех сторон.

Я снова закрываю глаза.

Есть хорошая новость – я пауков не боюсь, иначе орал бы тут как резаный. Я с ними жить научился. Я проживал с ними в приюте, на ночных улицах, под землей в «Омеге пойнт». Они прятались у меня в ботинках, под кроватью, ловили мушек в углах моей комнаты. Обычно я их выталкивал на улицу, никогда не убивал. У нас взаимопонимание, у меня и пауков. Мы крутые.

Только раньше я пауков никогда не слышал.

А эти какие-то громкие. Вокруг нестройный шум, сильный гул, пульсирующая бессмыслица, которую не разбить на составляющие звуки. Потом, хотя и медленно, что-то начинает вычленяться. Приобретать форму.

Я понимаю, что слышу голоса.

– Ты прав, странно, – произносит кто-то. – Очень странно, что побочное действие проявилось спустя столь долгий промежуток времени… но такое бывает.

– Это не выдерживает никакой критики….

– Назира… – Похоже, Хайдер. – Они местные целители. Уверен, они бы знали, что…

– Мне плевать, – резко реагирует она. – Я не согласна. Кенджи был в порядке последние пару дней, иначе я бы узнала. Я находилась рядом с ним. Ваш диагноз – полная чушь. Несерьезно предполагать, что на него так повлияли наркотики, которые дали ему несколько дней назад. Истинная причина явно в чем-то другом.

Повисает долгое молчание.

В конце концов слышу чей-то вздох.

– Наверное, трудно поверить, но мы не занимаемся волшебством. Мы имеем дело с настоящей наукой. Мы способны, при определенных условиях, излечить больного или раненого. Мы можем восстановить плоть и кости, восполнить кровопотерю, но мы почти бессильны при… например, пищевых отравлениях. При похмелье. Или хронической усталости. Есть еще много болезней, которые мы пока не умеем лечить. – Это, видимо, Сара. Или Соня. Или обе. Я не всегда различаю их голоса.

– А сейчас, – говорит одна из них, – хотя мы старались изо всех сил, у Кенджи в крови еще остаются наркотики. Тело должно само справиться.

– Но… Явно же есть хоть что-то…

– Последние тридцать шесть часов Кенджи держался исключительно на адреналине, – объясняет одна из близнецов. – Эти скачки истощили его организм, а отсутствие сна сделало более чувствительным к действию тех веществ.

– Он поправится? – спрашивает Назира.

– Если не будет спать, нет.

– Что вы хотите сказать? – Джей. Джелла. Джелло. Ее голос. И он звучит испуганно. – Насколько все серьезно? Сколько времени уйдет на выздоровление?

Мозг продолжает включаться, и я понимаю, что близнецы говорят друг за другом, дополняя мысли и фразы, поэтому кажется, говорит только один человек.