Грейс презрительно фыркнула:

— Ну и что? Что в этом плохого? Если ничего не получится — ладно, леди Агата уедет через несколько недель. А если получится, то разве вы не считаете, что сэр Эллиот заслужил в жены дочь герцога? — Она кинула на дворецкого испепеляющий взгляд. Остальные сразу же приняли близко к сердцу воображаемое оскорбление местного героя и последовали примеру Грейс.

— Это не имеет никакого отношения к тому, что заслужил или не заслужил сэр Эллиот, — ответил Кэбот. — Это касается вмешательства в чужую жизнь.

— Ах! — махнула рукой Грейс, отметая его выдумки. — Кто из нас был бы здесь, если бы у кого-то не хватило здравого Смысла вмешаться в нашу жизнь?

Эта безупречная логика мгновенно заглушила все возражения Кэбота, и началось обсуждение деталей предстоящего «вмешательства».

— Эллиот? — окликнул профессор Аттикус Марч, услышав, как хлопнула входная дверь. Легкий ветерок всколыхнул занавеси на балконных дверях библиотеки, и Аттикус поежился от холода. Он был стар, а ночной воздух становился прохладным.

Поборов желание подождать сына и попросить его навести порядок, профессор с трудом поднялся и сам закрыл двери. Эллиот приехал домой полтора года назад, когда у Атти-куса случился сердечный приступ-Старик вернулся к своему креслу и, опускаясь в него, почувствовал, что его поддерживают за локоть. Со свойственной ему ненавязчивостью Эллиот усадил его в кресло.

— Я как раз подумал, не выпить ли мне виски с содовой, отец, — сказал Эллиот. — Не смогу ли я соблазнить тебя составить мне компанию?

— С удовольствием, — ответил Аттикус. Эллиот отошел к небольшому столику, где стояли графины и бутылки с содовой.

Дело в том, подумал Аттикус, наблюдая за сыном, заключается в том, что Эллиот отметает все проблемы. Он просто берет любые трудности, независимо от того, свои они или чужие, на свои плечи. В результате человеку, о котором взялся заботиться Эллиот, оставалось лишь любезно уступить ему свои заботы.

«Всегда ли Эллиот был так предан долгу?» — размышлял Аттикус, глядя на свое единственное оставшееся в живых дитя. Нет. Вернее, Эллиот всегда был внимательным и добросовестным, но только после смерти Терри он приобрел эту благородную элегантность, настолько естественную, что под внешним лоском было нелегко разглядеть его характер. Обманчива была эта элегантность Эллиота.

После смерти Терри Эллиот, терзаемый чувством вины, не имевшим никакого основания, бросил процветающую адвокатскую практику и вступил в армию. Он вернулся раненым, со многими наградами, не последней из которых было рыцарское звание.

С тех пор он ни разу не отклонился от пути, на который его направили обстоятельства и судьба. Всю свою энергию сэр Эллиот отдавал судебным реформам. А несколько недель назад стало известно, что премьер-министр рекомендовал даровать ему баронский титул. Это означало, что Эллиот сможет занять место в палате лордов.

Разумеется, мысли о новых трудностях, с которыми столкнется его сын, лишали Аттикуса сна. Конечно, Эллиот не боялся взять на себя ответственность. Он считал своим долгом принять это бремя как высокую честь. Аттикус безмерно гордился сыном. И самому профессору непонятно было то беспокойство, которое он испытывал, думая о будущем Эллиота.

Не было никаких причин для тревоги. Эллиота любили и уважали, и, хотя некоторые говорили, что он слишком сдержан и замкнут, сам Эллиот был доволен своим положением. В этом удовлетворении не было ничего плохого, ни следа самодовольства. Атгикус видел в этом справедливое вознаграждение за долгую жизнь. Но может быть, здесь и заключалась проблема. Ему было семьдесят, сыну — тридцать три; Эллиот был слишком молод, чтобы довольствоваться тем, что имеет.

Сын подошел к Аттикусу и прервал волновавшие того мысли. Он протянул отцу виски и сел напротив, вытянув перед собой длинные ноги. Эллиот слегка хмурился, по его лицу было видно, что он чем-то озабочен, — без сомнения, задумался о своих делах.

Атгикус вспомнил, что Эллиот привез со станции даму, приглашенную Эглантиной для подготовки к свадебным торжествам. Он надеялся, что Анжела, выходя замуж за маркиза, осознавала, что ей придется испытать, став невесткой его матери. Анжела так молода, ей едва исполнилось восемнадцать. В прошлое воскресенье в церкви девушка выглядела бледной, утомленной.

— Как она, по твоему мнению? — нарушил молчание Атгикус.

Эллиот поднял голову и с недоумением посмотрел на него.

— Кто знает? — не сразу откликнулся он.

— Можно было бы спросить ее, полагаю, — удивленно заметил Аттикус.

— Мы едва знакомы, — пробормотал Эллиот. Его взгляд был обращен куда-то внутрь себя, и что-то, что видел он один, — забавляло и в то же время тревожило его, так как невольная улыбка появилась на его лице.

Атгикус с изумлением смотрел на сына, пока не понял, что Эллиот говорит о приехавшей даме.

— Она совсем не такая, как можно было бы ожидать, — сказал Эллиот.

— Нет? — осторожно спросил Атгикус.

— Она слишком молода и слишком… — Эллиот с досадой помахал рукой, не находя нужного слова, и повторил:

— Не такая, как можно было ожидать.

— Молода? — Аттикус был заинтригован тем интересом, который вызвала у его сына эта молодая женщина, «не такая, как можно было ожидать». — И… красива?

Эллиот с раздражением взглянул на него.

— Нет, — сказал он. — Да. Нет. Не знаю. Она не так красива, как Кэтрин.

— Но привлекательна.

— Боже мой, да.

Брови Аттикуса взлетели вверх.

— В ее лице есть что-то, что делает его необычным, притягательным. Какая-то грустная радость. И она двигается… как танцовщица. Но не балерина. Как танцующая цыганка.

— Не похожа ни на одну из моих знакомых леди, — с сожалением заметил Атгикус.

Ему совершенно не нравились скованные движения дам, носивших по моде того времени под платьями какие-то сложные сооружения.

— Нет, — согласился Эллиот. — Но говорит она красиво. Ее голос само совершенство и с аристократическим акцентом.

— Но?..

— Иногда она пользуется ужасным современным жаргоном.

— Вульгарным?

— Нет, не совсем. Но есть кое-что другое, — задумчиво произнес Эллиот. — У нее нет горничной. Она приехала совершенно одна, если не считать собачонки.

— И как же зовут эту изумительную даму?

— Агата. И я никогда не встречал женщины, которой так бы не подходило это имя, — проворчал Эллиот.

— Что-нибудь еще в ней… необычно?

— Только ее исключительная жизнерадостность. — Он замолчал и на минуту закрыл глаза.

Аттикус подумал, что его сын — красивый мужчина, но, похоже, совершенно этого не осознает. Правда, Эллиот заботился о своей внешности, но Аттикус понимал, что таким образом он проявлял свое уважение к тем, кто встречался с ним, а не просто желал произвести впечатление.