мы — туда! — рассмеялся Черемушкин. — Не боись. Это быстро.

Он смотрел на нее с ухмылкой, будто ждал чего-то.

— Чего сидишь-то? Надо тебе — иди, — не выдержала Вера. — Вон кустов сколько.

— Мне другое надо, — ухмылка на лице парня стала шире.

Он запустил руку под сиденье, пошарил и выудил бутылку водки. Сорвав фольгу «бескозырки», протянул женщине:

— Выпить хочешь?

И в этот момент до Веры запоздало дошло, куда они заехали и что нужно этому смешливому парню. Она встрепенулась, дернула ручку двери, готовая выйти из машины, но парень грубо навалился на нее, растеряв всю веселость, защелкнул стопор на двери и прижал Веру к сиденью.

— Ну-ну, не дергайся. Я ж сразу увидел, какая ты… гладкая да сладкая!

Его показавшаяся огромной лапища рванула пуговки на груди, нырнула под одежду, оттягивая лифчик. Вера попыталась отстраниться, вырваться. Но парень оказался тяжелым, наваливался всем весом, прижимал крепко, а его потная рука яростно тискала грудь.

— Пусти! — закричала она. — Руки убери!

Но он не остановился, не испугался. Напротив, ее крик, кажется, только раззадорил его.

— Помогите! Помо…

Черемушкин зажал ей рот, оборвав вопль:

— Молчи, сука!

* * *

Витвицкого потряхивало — то ли оттого, что в помещении морга было холодно, то ли от обилия укрытых простынями трупов, лежащих под синими антибактериальными лампами, то ли от всего вместе. Немолодой патологоанатом, который на правах хозяина шел впереди, остановился и посмотрел на Овсянникову:

— Астафьева третья слева. Но вы по бирке проверьте на всякий случай.

Ирина кивнула, шагнула к обозначенному телу и с невероятной, на взгляд Витвицкого, смелостью повернула привязанную к ноге бирку.

— Да, она, — подтвердила Ирина и повернулась к капитану. — Что ты хотел посмотреть?

Витвицкий медленно подошел к прикрытому трупу, в нерешительности посмотрел на простыню, затем на Ирину. Ему бы сейчас не помешала хотя бы половина ее смелости.

— Я точно не знаю, но… — он запнулся. — Когда человек долго носит украшения… Кольцо или серьги. Должны же остаться следы?

Овсянникова понимающе кивнула, решительным движением откинула простыню, достала из сумочки фонарик и принялась осматривать покрытую запекшейся кровью голову трупа. Витвицкий отступил чуть в сторону, вроде как чтобы не мешать, и стоял теперь, давя тошноту и стараясь особо не вглядываться в то, что лежит на столе.

— Виталий, вот, посмотри, — позвала Ирина.

Взяв себя в руки и подавив отвращение, капитан сделал шаг к трупу, наклонился, глядя на покрытую запекшейся кровью мочку уха, которую подсвечивала фонариком Овсянникова.

— Видишь? — спросила Ирина.

— Что это? — он смотрел на нее, лишь бы только не смотреть на труп.

— Ты был прав. У нее сережки из ушей… вырваны.

* * *

Черемушкин выбрался из машины, на ходу застегивая штаны. Место было безлюдным, и он не боялся, что его заметят.

Обойдя «Жигули», он открыл пассажирскую дверцу и за ноги потянул на себя мертвое тело Веры. Вытаскивать труп из машины было неудобно. Он дернул ее раз, другой, сильнее. Не рассчитал рывок: тело поддалось, только с неприятным звуком треснулось головой о порожек. Впрочем, Вере было уже все равно, а его волновало только, чтобы в салоне не осталось следов.

Оставив тело, Черемушкин осмотрел порог, но крови не было. Не особенно церемонясь, он снова взял труп за ноги и потащил к кустам. Столкнул его в канаву и вернулся к машине. Сейчас его более всего интересовало имущество этой доярки.

Черемушкин вытащил из салона чемоданчик, положил его на капот, щелкнул запорами. Внутри он обнаружил кучу бесполезного бабьего тряпья, туалетные принадлежности, какую-то книжку. Надо же, какие доярки образованные пошли. Среди белья нашлись женские безделушки, может — бижутерия, а может, и золотишко.

Он поспешно сунул цацки в карман: разобраться с этим можно и потом. Закрыл чемоданчик, широко размахнулся и зашвырнул его подальше в кусты. Затем достал нож и пошел обратно к телу. Осталось одно не самое сложное, но не самое приятное дело: порезать бабу на лоскуты и выковырять ей глаза, чтобы труп выглядел точно как у потрошилы. И чтобы ни один мент не догадался, что эту телку мог убить кто-то, кроме неуловимого маньяка.

* * *

Чикатило отпер дверь квартиры и шагнул через порог. Он вернулся после очередного дежурства в народной дружине, и дежурство это прошло спокойно, без новостей о том, что еще придумали милиционеры, чтобы его поймать.

Андрей Романович вошел в прихожую, запер дверь, бросил ключи на полочку у зеркала и прислушался. В доме царила нездоровая тишина.

— Фенечка, я пришел! — сказал он довольно громко, но ответа не последовало.

Чикатило повесил плащ на вешалку, скинул ботинки, влез в мягкие тапочки и пошел по коридору в сторону кухни.

— Есть кто дома? — позвал он снова.

На кухне было темно. Чикатило щелкнул выключателем и едва не вздрогнул от неожиданности. За столом сидела Фаина с печальным лицом и отсутствующим взглядом.

— Фу-у-х, напугала… — выдохнул Чикатило.

Фаина посмотрела на него так, словно вернулась из забытья.

— Фенечка, что случилось? — забеспокоился Чикатило. — Ты зачем… без света?

— Задумалась… — тихо произнесла она.

— Что-то случилось? — Чикатило сел напротив, пытаясь заглянуть жене в глаза. Фаина встала и пошла к плите. Привычными движениями зажгла газ, поставила чай-ник.

— Снова женщину убили, — пробормотала она, не оборачиваясь. — На Восточном шоссе, в леске у дороги. Тетю Галю помнишь из Батайска?

Чикатило кивнул.

— Сноха ее. Верка. Тридцать два года. Детишек у нее было трое. Изнасиловали, а потом зарезали. Деньги забрали, цепочку, кольцо.

Чикатило сидел молча, пытаясь осмыслить услышанное. Опять убили. Изнасиловали и зарезали. Но что значит «опять»? Как это? Он никого не убивал, не резал, не насиловал. Да еще и что-то забрали.

— Она в Ростов ехала, к родне, на три дня, — говорила между тем Фаина. — Представляешь? Ужас какой…

— Это… — Чикатило замотал головой, не в силах понять произошедшее. — Ужас какой… Это… Нельзя так… Я не понимаю… Нельзя!

Он затряс головой.

— Конечно, нельзя… — по-своему поняла Фаина. — Люди совсем взбесились с этой перестройкой… Ты есть будешь?

Чикатило не услышал вопроса, он так и сидел, устремив взгляд куда-то внутрь себя, продолжая дергать головой и повторять:

— Нельзя… Нельзя…

* * *

— Поэтому два последних убийства женщин в районе Батайска, на мой взгляд, выбиваются из общего ряда преступлений, которые мы приписываем потрошителю, — говорил Витвицкий.

— Что значит «приписываем»? — фыркнул Липягин.

— Я бы попросил не перебивать меня, товарищ майор! — вспыхнул капитан.

— Спокойнее, Виталий Иннокентьевич, спокойнее, — поспешил вмешаться Горюнов. — Продолжайте.

— Спасибо.

Витвицкий окинул взглядом коллег — Горюнова, Ковалева, сидящего со скептической ухмылкой Липягина, Иру, которая всем видом старалась его поддержать, — и продолжил:

— Так