Есть и другие факты. Всю войну и много лет после нее на Урале работал уникальный пресс фирмы «Шлеман» с усилием 15 000 тонн. Этот пресс намного увеличил возможности для производства танков в СССР, и поставлен он был в тот момент, когда Германия воевала против всей Европы, а СССР оставался «нейтральным». А береговые батареи на Балтике возводили с помощью германских плавучих кранов фирмы «Дешимаг» (Суворов В. День-М. С. 300–301).

А вот — это снова у Паршева — список того, что СССР поставлял в Германию. Практически одно сырье. Кроме нефтепродуктов и масел, ничто из поставленного не прошло даже первичную обработку. Что из земли выкопали или что с курицы упало перед тем, как курицу, ощипав, отправить в суп, то и продали немцам. Ни одной пары немецких рабочих рук немцам не сэкономили. В результате для того, чтобы поставить в СССР товаров, скажем, на 1000 марок, немцам требовался труд пяти квалифицированных рабочих; СССР для поставок на аналогичную сумму требовался труд одного рабочего, и то неквалифицированного.

Так ведь и это не все. В дальнейшем были заключены новые торговые договоры, и в них наши коммерсанты еще более осмелели. Например, немцам поставляли руду с таким низким содержанием железа, что приходилось ее обогащать, а в свои доменные печи мы его пустить все равно не могли. Немцы пытались поскандалить по этому поводу, но Сталин их укоротил, добавляет Паршев (Почему Россия не Америка. С. 351–352).

Хочется кричать: да как же Германия на такие условия согласилась!? А очень просто: а куда было деваться? В Европе нужного сырья нет, морские пути блокированы британским флотом, получать жизненно необходимое для войны стратегическое сырье можно только из СССР либо через территорию СССР.

Сталин знал, что Германии нигде, кроме как у него, взять сырье для войны нельзя, и поставлял его Германии, чтобы она воевала в Европе. Но условия диктовал он, а не Гитлер. Не было бы этих торговых соглашений, нечем Гитлеру было бы и воевать.

И вот Паршев (и многие другие) разглагольствует о «вынужденном» характере пакта с Гитлером для Сталина. И вот Паршев уверяет, что «Германия получила бы сырье и без СССР, через союзников». Интересно, от кого и какими путями?

Когда сосед крадет мою жену — это плохо.

Когда я краду жену соседа — это хорошо.

(Готтентотская пословица, ставшая символом двойной морали)

Ленинское определение войн, справедливых и несправедливых, данное еще до 1917 г., мало чем отличалось от общепринятого в цивилизованном мире. Справедливую войну вождь мирового пролетариата определил как войну, ведущуюся за защиту своей территории или за освобождение своей территории, ранее захваченной врагом, а как несправедливую квалифицировал войну за захват чужой территории или удержание ранее захваченной чужой территории.

Определение было создано до. 1917 г., когда большевики еще изображали из себя демократов, противостоявших царизму с его пережитками Средневековья — реальными и мнимыми. Не знаю, собирался ли Ленин изменять это определение после 1917 г. Возможно, собирался, но просто не успел. Напомню, что попытки экспорта «мировой революции» с 1917 по 1933 г., несмотря на отдельные удачи, в целом окончились провалом. И после любого провала становилось очевидным, что, как теперь принято говорить, мировое сообщество такой коммунистической экспансии не примет и окажет ей противодействие. И тогда было решено развязать мировую войну, но чужими руками, чтобы избежать борьбы со всем миром.

Как этот замысел реализовался, написано более чем достаточно и без меня. Для нас же важно, что Ленин, а потом и Сталин сочли нужным пока не менять определение войн, справедливых и несправедливых, чтобы не раздражать это самое мировое сообщество.

Ситуация изменилась к концу 1938 г. Выращенный к этому времени «ледокол» — Гитлер настолько громогласно заявлял о своих экспансионистских планах, а отчасти уже и начал их осуществлять (Австрия, Судеты), общественное мнение Запада было настолько взбудоражено этим, что на этом фоне прошло совершенно незамеченным изменение определения справедливой войны, данное в «Кратком курсе истории ВКП(б)».

Тем более что и изменение было вроде бы незначительным: к перечню справедливых войн, помимо указанных Лениным, были причислены и такие, которые «ведутся с целью освобождения той или иной страны от капиталистического рабства». Хотя на самом деле это «незначительное» изменение практически полностью развязывало руки СССР, особенно с учетом того, что еще XVII съезд ВКП(б) (26 января — 10 февраля 1934 г.) уполномочил ЦК партии «во всякий момент разорвать все союзы и мирные договоры с империалистическими и буржуазными государствами, а равно объявить им войну» (Резолюция XVII съезда, цит. по: Суворов В. Ледокол. М., 2002. С. 44). Эта резолюция, кстати, так никогда и не была отменена.

Если учесть, что в то время все страны, кроме СССР и Монголии, считались в нашей стране «буржуазными и империалистическими» и находящимися «в капиталистическом рабстве», то эта резолюция вкупе с определением «Краткого курса» давали СССР практически неограниченные возможности для развязывания войн: нападай на кого хочешь, хоть на Папуа — Новую Гвинею, только не забудь объявить, что идешь «освобождать ее от капиталистического рабства», вот и будет эта война «справедливая».

Кстати, «освободительные походы» Красной Армии 1939–1940 гг. без большой натяжки подходили под ленинское определение справедливой войны: если не считать Финляндии, которой Советская Россия сама дала независимость 31 декабря 1917 г., и Галиции, никогда России не принадлежавшей, то все территории, которые СССР присоединил в эти годы, были отторгнуты от России в 1918–1920 гг. без ее согласия. Как относилось к «освободительным» походам население этих территорий, — другой вопрос и тема отдельной беседы. Отмечу только, что это отношение, несомненно, сильно ухудшалось от того, что утраченные территории возвращались не в состав России, а в состав тоталитарного СССР.

Так или иначе, очевидно, что сталинское определение «справедливой войны» было придумано не для этих походов, а для каких-то других войн за другие территории, никогда России не принадлежавшие…

Но прошло еще два с небольшим года, разразилась Вторая мировая война, «ледокол»-Гитлер подмял под себя почти всю Европу, и вскоре, по замыслам советских архитекторов войны, должно было наступить такое время, когда «измученные войной народы мира обратят свой взор на Советский Союз и его Вооруженные Силы — главный оплот мира». То есть, попросту говоря, приближалось время «великого освободительного похода». Тут уже и «освобождение от капиталистического рабства» как критерий справедливости не очень годилось: сами же советские агитаторы немало потрудились над тем, чтобы разъяснить населению, что в Германии пусть не такой, как у нас, не совсем правильный, но все же социализм.

В общем, определение справедливой войны надо было срочно менять. И Сталин его изменил. Изменил гениально просто. В начале марта 1941 г. было объявлено, что «любая война, которую ведет Советский Союз, является справедливой» (Бунич ИЛ. Гроза. С. 427). В обстановке начала 1941 г. Сталин мог себе позволить подобную «корректировку»: мир ее по понятным причинам просто не заметил. А кто разгадал замысел Сталина (Рузвельт и Черчилль), тот сделал вид, что не заметил, и не стал акцентировать внимание на определениях, а старался, чтобы «освободительный поход» был сорван превентивным ударом Гитлера и никогда не состоялся (о том, как это делалось, речь пойдет дальше). А после этого так ли будет важно, какая война в определении Сталина считается справедливой?