Сельчане за спиной старосты заволновались, зашептались, кто-то неуверенно шагнул к куче трофейного оружия, до поры сваленного на земле.

— Эй, Вит, Саг, ну-ка, свяжите этого, с гнойной рожей, — почувствовавший поддержку большинства староста деловито шагнул вперед, недвусмысленно покручивая в воздухе кистенем. — А ты, дед, можешь идти куда собрался, только меч да самострел оставь, нам для отчетности властям пригодится.

Расхрабрившийся староста подошел на расстояние удара кистенем. Расслабленная поза Снайпера его обманула, он подумал было, что возмутитель спокойствия примирился со своей участью, если стоит столбом, опустив плечи. Такого разок тюкнуть гирькой в лоб — самое милое дело. Несильно, чтоб не убить, а только оглушить, любой деревенский так умеет. Всего-то делов осталось, что махнуть рукой…

Но — не получилось.

— Ык! — сказал староста, когда носок бронированного ботинка Снайпера врезался ему в подбородок. А больше ничего и не сказал — с прокушенным до крови языком оно ой как непросто. Потом же вовсе стало не до речей, когда затылок старосты с размаху впечатался в утоптанную землю. Какие уж тут речи, когда тело валяется, словно куль с овсом, а его сознание витает где-то слишком далеко от занюханной деревеньки, притулившейся на краю болота между Черным лесом и величественным городом Стоунхендом.

— Еще есть желающие? — поинтересовался Снайпер, доставая из безразмерного кармана своей куртки пистолет. Краем глаза он отметил, что старик неторопливо защелкнул ушко стрелы на тетиве своего лука, а его внучка уже держит в руках снаряженный арбалет.

— Я видел, — тихо проговорил парень с бельмом на глазу. — То, что у него в руке, убило вон того воина, у которого дырка во лбу. Оно стреляет невидимыми стрелами…

Деревенские замерли — в том числе и те, кто направлялся к куче оружия.

— Вот и славно, — ровно сказал Снайпер. — А теперь мы возьмем все, что нужно, после чего уйдем. Тогда больше никто не пострадает от невидимых стрел.

— И от видимых — тоже, — добавил старый Вард, недвусмысленно качнув своим луком.

* * *

Однажды в детстве он тонул. Плавал в озере, где до этого купался десятки раз, и вдруг его потянуло на дно. Медленно так, неторопливо, деловито, как прет крестьянин за собой волокушу в лес, собравшись за хворостом. Страшно это, когда тащит тебя вниз что-то большое и черное, то, что люди называют омутом. Вроде и неодушевленное оно, но тогда казалось живым существом, обхватившим неокрепшее тело и неотвратимо тянущим в бездну.

Сопротивлялся он тогда изо всех сил, вырываясь из цепких объятий неведомой силы. И вырвался, и до берега доплыл сам, и даже на сушу вылез, где и упал, пролежав пластом на траве до самого вечера. Дядька Стафф объяснил потом, что это подводные водовороты и течения затягивают на дно все, что попадется им по пути. Но Лис знал — дело здесь не в движении воды, что-то там еще было… Только тогда это было уже неважно. Главное — он не растерялся, вырвался и добрался до суши. Победил в схватке с неведомым, потому что не сдался…

Сейчас было то же самое.

Он знал — до Темного порога, из-за которого нет возврата, осталось всего ничего. Чернота, что была впереди, влекла его к себе, манила, обещая освобождение от всех забот и вечный покой. Мягкий, но настойчивый ветер дул в спину, подталкивая к тьме, раскинувшейся впереди от края до края. Его мягкость была обманчивой. Чуть двинешься в сторону — и порывы ветра становились жесткими и ледяными, как тот омут детства, из объятий которого, казалось, невозможно вырваться…

Но в последний миг, когда, казалось, уже не будет возврата, он вдруг повернулся к крохотной точке света, маячившей за спиной, и рванулся всем своим существом туда, где он, в общем-то, никому не был нужен, где его никто не ждал…

…Лис с неимоверным трудом открыл глаза. Это было больно, очень больно поднимать вверх полусожженные веки. Несколько крохотных лепестков сажи, еще недавно бывшие чешуйками, осыпались вниз со лба дракона, лежавшего на земле. Нет, не на земле. На Черном пятне, выжженном пламенем того, другого летающего монстра, неизвестно почему напавшего на него. Лис лежал без сознания, а его тело продолжало гореть, выжигая вокруг траву, пока огню не надоело терзать обугленную чешую и он не потух сам собой, не найдя более для себя поживы.

Лис попытался пошевелиться — и едва снова не вырубился от жуткой, неимоверной боли, пронзившей все тело. Похоже, падение с высоты нескольких полетов стрелы не прошло даром. Скосив глаза, Лис увидел свою неестественно выгнутую лапу, безвольно лежащую на земле. Про то, что осталось от крыльев, лучше не говорить. Потому что ничего от них не осталось, кроме жалких, почерневших обрывков кожи, похожих на старые, горелые тряпки, разбросанные по поляне.

Между тем потихоньку темнело. Слева послышалось какое-то шуршание, и Лис расслабился. Слава Высшим, к его изломанному, обожженному телу подкрадывается какой-то ночной хищник. Хорошо бы, чтоб его зубам хватило мощи прогрызть горелую чешую и он сразу нашел главную артерию на шее умирающего дракона. Хуже, если начнет грызть лапы или попытается добраться до внутренностей, опасаясь огромных зубов поверженного чудовища. Тогда придется умирать долго и больно…

— Не шевелииись, кайооо, — провыл кто-то над ухом Лиса. — Тебеее нааадо беречь сииилы…

Мысли Лиса сейчас были похожи на волокна мяса, плавающие в растаявшем студне. Хочешь зацепить деревянной ложкой, а не выходит. Оно и понятно — когда все тело замерло в ожидании новой боли, как-то не до раздумий и воспоминаний…

Но одно все-таки всплыло само собой — слишком уж сильно отпечатались в мозгу это «кайооо» и голос, произносящий слова с жутким подвыванием.

«Кутруб… Демон с кладбища… Тот, который дрался со своими… и спас меня… Что-то Лисса говорила про то, что кайо… это тот, кого видит кутруб в момент своего рождения… Типа, если новорожденный демон увидит человека… тот становится для него кем-то вроде отца… Так некоторые птенцы считают за родителя ту птицу… которую увидят впервые, вылупившись из гнезда…»

Мысли тоже причиняли боль, от которой страшно ломило в области висков. Думать не хотелось. Хотелось просто умереть, и как можно скорее…

— Тыыы не умрешь, кайооо, — взвыл проклятый кутруб, кривые лапы которого появились в поле зрения Лиса. — Тыыы не умрееешь сегооодняяя…

«Чтоб ты сдох, — мысленно пожелал Лис кутрубу. — Если не сегодня — то когда?.. Неужели мне придется валяться здесь, словно мешку с навозом… пока вороны и муравьи будут растаскивать на кусочки то, что от меня осталось?»

— Октоо знаает, — кутруб присел на корточки, и Лис смог наконец рассмотреть жуткую морду ночного демона. Черные, жесткие волосы покрывали ее полностью, словно кабанья щетина. Из безгубой пасти торчали клыки, как верхние, так и нижние, перекрещиваясь между собой. В глубоко посаженных глазницах, словно красные угли, горели глазные яблоки, лишенные зрачков. А сверху — уши. Длинные, заостряющиеся кверху и частично прикрывающие чуть изогнутые вперед небольшие рога. Хотя нет, один рог, правый. Левый был наполовину обломан, возможно, что и в той ночной драке с главарем кутрубов за жизнь человека, которого этот странный демон называл своим кайо…