– Повторяетесь.

– Что делать… Десять дней всего разницы по дате старта, когда бы мы успели переработать и внедрить новый сценарий?

– Ладно, что сделано, то сделано. Дальше.

Новый кадр.

– Миссия «Космос-27», запуск двадцать седьмого марта. Отказ на орбите. А что делать?

– М-да… действительно. Либо отказ при запуске, либо на опорной орбите. Дальше.

Смена кадра.

– Миссия «Зонд-1», запуск второго апреля того же шестьдесят четвёртого года. Поскольку дальнейшее использование пары типовых причин становилось уже прямо опасным, для разнообразия сценарий был изменён. Погремушка пролетела на совершенно безопасном расстоянии от Иноме, почти десять диаметров. Информационная ценность миссии практически нулевая.

– Гм… – Нинэтэр в раздумье почесал нос. – Ну, допустим. Дальше.

Снова смена кадра.

– Миссия «Венера-2», запуск двенадцатого ноября следующего, тысяча девятьсот шестьдесят пятого года. Погремушка ликвидирована на траектории межпланетного перелёта.

– Серьёзный разрыв по времени. Такая пауза… нет ощущения, что они выдыхаются?

– Отнюдь. Да вот, пожалуйста…

Новый кадр.

– Следующая миссия «Венера-3», старт шестнадцатого ноября того же года. Всего четыре тамошних дня, как видим. Чтобы сбить со следа уже довольно близко подобравшиеся службы безопасности аборигенов, сценарий ликвидации был подвергнут коренной переработке. По легенде, погремушка якобы достигла нашей Иноме, но уже в процессе спуска произошёл отказ. Так что информации у аборигенов Иннуру по-прежнему с кончик мизинца.

Пауза.

– Дальше.

Новый кадр.

– Миссия «Космос-96», запуск двадцать третьего ноября шестьдесят пятого года. Авария на орбите.

– Опять…

– А что делать?

– Ладно… Дальше.

Ещё кадр.

– А дальше совсем интересно. Миссия «Венера 1965А»[1], старт двадцать третьего ноября того же года. Авария при запуске.

– Подожди… вот так, практически одновременно?!

– Абсолютно точно. Нам удалось и в этот раз обезвредить погремушки, но капкан почти сработал. Пришлось эвакуировать Кунжада, над внедрением которого работали столь долго и кропотливо. Но что ещё хуже, подозрения тамошних особистов подошли к самой грани. Собственно, они бы уже должны были решить задачку, но инерция мышления не позволяет им, как они говорят, «опираться на сказочные версии» Сумасшедший псих, диверсант из страны-конкурента, маниакальный противник космонавтики – словом, всё что угодно, лишь бы не вмешательство инопланетного разума.

Пауза.

– Пойми, Нинэтэр. Дальнейшая работа в таком ключе становится невозможной. Шестнадцать попыток, две страны и куча различных аппаратов. И всё безуспешно. Ну чего мы добиваемся – чтобы аборигены Иннуру сделали наконец правильные и притом однозначные выводы?

Хозяин дома молча и внимательно изучал висящую в воздухе голограмму – корявый аппарат, сработанный полудикими аборигенами планеты Иннуру.

– Мы очень рассчитываем на тебя, многоуважаемый Нинэтэр. Твой голос, как начальника Службы Неба…

– Конкретнее, пожалуйста.

– Куда уж конкретнее. Надо перестать тупо истреблять эти погремушки. Пора внедрять устойчивую легенду, однозначную для всех последующих аппаратов. Анализ грунта? Панорамы видео? Они их получат на радость учёным аборигенам Иннуру.

Пауза.

– Так можем мы на тебя рассчитывать?

Начальник Службы Неба задумчиво теребил собственный нос.

– Ты вот что, сбрось мне весь этот материальчик. Я должен хорошенько всё продумать.

* * *

– С возвращением, герой!

– Ну ладно уже, пап! Ну чего теперь, из-за одной игрухи неудачной мне всю жизнь кругом попрекать?

Отец разглядывал меня, слегка перекладывая голову с боку на бок, точно видел впервые. Или что-то новое на мне наросло…

– Ладно, не будем. Раздевайся, обустраивайся понемногу.

Скинув куртку и ботинки, я направился в свою комнату, на ходу стаскивая свитер. Стопка учебников и тетрадок лежала, как была оставлена, но на поверхности письменного стола уже успел скопиться тонкий слой пыли. Я провёл пальцем, поднёс к носу. Чихнул. Да, тут мои родители молодцы. Что бы я на столе ни начудил, никто в моё хозяйство не лезет. Ну разве что Ленка по малолетству…

– Ленка где, в садике?

– Ну где же ещё.

– Как она?

– Вечером увидишь, насладишься общением с родной сестрой. Вчера реветь вдруг удумала, кстати, – где Тоша, верните немедленно Тошу…

Я широко улыбался. Как ни крути, славная она растёт, Ленка. Люблю я её, вот что. И маму, и папу. Всех вас люблю, родные мои, вот так вот. А что не видно сразу, так переходный возраст у меня…

– Разговор один к тебе есть, Антон, – папа торчал в дверях с непривычно серьёзным видом.

– М?

– Вот это что, по-твоему?

Некоторое время я с нарастающим изумлением и интересом разглядывал девчоночью ночнушку. Мамина? Ни фига. На маму если эту тряпочку и получится натянуть и не порвётся она, то, пардон, ничего прикрыть не удастся. Ни сверху, ни снизу. Да что я, свою маму не знаю, что ли! Большой уже, не совсем дурак… мама такого фасона сорочку не наденет ни в жизнь, даже если бы у бати хватило смелости ей такое задарить. «Я вам не стриптизёрша в борделе, Эдуард Николаич!»

– Па, откуда это?

– Так это я тебя спрашиваю. Как эта вещь оказалась у нас в доме?

Я поднял глаза, честные, как у ангела.

– Па, я правда не знаю. То есть ничего про эту… гм… рубашку?

Некоторое время отец молча изучал моё лицо.

– Ну хорошо, – он со вздохом убрал куда-то с глаз долой подозрительную тряпицу. – Тогда второй вопрос.

Передо мной на стол легла фотка. Я вгляделся и вздрогнул. Голая, то есть совершенно голая девчонка лет двенадцати позирует перед объективом, закинув руки и слегка изогнувшись. Стройные длинные ноги, безупречно стройные на зависть тощим угловатым сверстницам, острые конические холмики не развитых ещё до конца грудей… чёрная густая шевелюра… тут даже подойдёт эпитет «буйная», вон какая копна на голове… И глаза. Совершенно невозможные глаза.