* * *

Манон Фаржеттон (родилась в 1987 году) переизобретает антиутопию с учётом того пути, который этот жанр преодолел в XXI веке: её текст очень кинематографичен, и сцены, изображающие саму катастрофу, опустевшие города и перемещения героев живо рисуются в воображении читателя. Ключевую роль в происходящем (и в многочисленных попытках предотвратить трагедию) играют технологии – но не только они. Когда на достижения техники положиться нельзя, остаётся надеяться на силу человеческих характеров – и у персонажей Манон Фаржеттон с этим всё в полном порядке.

На русский язык книгу перевела Нина Хотинская, которую российские читатели знают по многочисленным книгам Анны Гавальда, Амели Нотомб, Патрика Модиано и других французских авторов. В издательстве «КомпасГид» в её переводе выходили «Узник Двенадцати провинций» Франсуа Пласа и «Мечтатели Бродвея» Малики Ферджух.

Коллекция антиутопий издательства «КомпасГид» пополняется. На этот раз о том, как может погибнуть мир и что мы в состоянии сделать, чтобы это предотвратить, размышляет в своей книге «Десять дней до конца света» французская писательница Манон Фаржеттон.

Как и во всякой хорошей антиутопии, действие в этом романе развивается молниеносно: из первых же абзацев мы узнаём о грандиозной катастрофе где-то в районе Тихого океана. И наблюдаем, как на эти страшные новости реагируют герои, с которыми нам предстоит провести более 200 страниц. Землю, судя по всему, буквально разрывает на части: серия взрывов от северного полюса до южного сначала «разрезала» планету в районе 180-го меридиана, а затем эти неведомые взрывы стали расходиться на запад и восток со скоростью 25 км/ч (на экваторе). Таким образом, каждый час исчезают в небытие очередные 25 километров человеческой цивилизации: не вполне даже ясно, что остаётся на месте, пройденном взрывной волной.

Герои книги живут во Франции, и каждый из них принимает собственное решение, как быть дальше. Правительства и журналисты быстро подсчитали: до Парижа смертоносная канонада доберётся примерно через 10 суток. Что делать, если известен финальный час как твоей собственной жизни, так и жизни всего человечества? Ответов может быть много, и неизвестно, какой из них – верный.

Писатель Гвенаэль, долгое время переживавший творческий кризис, фанатично стремится завершить начатую книгу. Его жена Сара цепляется за последнюю соломинку – талантливейших подчинённых, готовых бросить все силы и разработать какое-то средство, способное остановить трагедию. Майор полиции Беатрис Бланш понимает, что на ней в экстремальных условиях – особая миссия защищать людей друг от друга. Лили-Анн думает не о себе, а о родителях, застрявших в Японии, и поражается тому, как резко изменился привычный мир. А вот Валентин, напротив, изо всех сил делает вид, будто всё осталось по-прежнему, – ради тяжело больной матери.

Судьбы героев, поначалу совершенно не похожие, по закону жанра пересекутся – и тот же жанр диктует какое-то спасение. Но каким оно будет и будет ли? Читателя на пути к финалу этой книги ждёт немало сюрпризов.

Ч – 239

Пальцы Гвенаэля замирают на клавиатуре.

Морщинка залегает между бровей, когда он перечитывает только что написанное. Никто не мог предвидеть этого. Да, и он тоже не мог. Никогда еще текст не давался ему так трудно. А ведь это далеко не первый его роман. Но персонажи как будто бы норовят, воспользовавшись малейшей его рассеянностью, проделать брешь в пикселях между строк и разрушить весь его замысел. Они будто тащат Гвенаэля к книге, которую он писать не хочет. Персонажи – как чертов вирус, троянский конь в его мозгу. И коль скоро он не в состоянии от него избавиться, можно хотя бы минимизировать потери.

Недолго думая, Гвенаэль удаляет абзац.

Он с такой силой бьет по клавише, что Сара на другом конце гостиной отрывается от компьютера. Она приподнимает бровь.

– Всё хорошо? – выговаривают ее губы.

Он снимает наушник.

– Да. Поначалу текст сопротивляется. Ничего критичного.

Она кивает. Сколько лет уже они не говорят всерьез о его романах. В начале их отношений Гвенаэль хотел, чтобы Сара была его первой читательницей, но быстро ощутил ее неохоту. Она всегда находила предлог, чтобы уклониться от чтения, а когда всё же наконец читала, было слишком поздно: Гвенаэль к тому времени успевал несколько раз выправить текст, и Сарино возвращение к первому варианту теряло смысл и больше раздражало его, чем помогало. После нескольких семейных сцен он перестал настаивать. А она перестала читать. Что ж, он любил ее и за независимость тоже и мало-помалу простился с придуманным им образом семьи, в которой двое едины и в большом и в малом, вплоть до самого интимного, самого сокровенного: писательства.

– Пойду сварю кофе, – говорит она. – Ты будешь?

– У меня еще есть. Спасибо.

– Перерыв тебе не поможет?

Нет. Перерыв не поможет. И этот разговор, отвлекающий от работы, тем более.

– А то могли бы сделать ребенка.