Мне надоело сидеть. Переходить из положения стоя в положение сидя. Экзегеза помогала при ходьбе, но была бесполезна при посадке в кресло. Все ложилось на мою настоящую ногу — худую, слабую и ноющую под нагрузкой. В больнице, на физкультуре, она немного окрепла, но успела усохнуть до первоначального вида. Поэтому я бросался на стулья, охая при ударе. Катастрофой не назовешь. Но и до идеала далеко.

Едва лаборанты ушли, я отцепил ногу, закрепил ее на рабочем столе и прибавил свет. Я изучил колено. Затем разобрал его. К полуночи я собрал регулятор. Он смахивал на банку из-под персиков, прилаженную под коленом. Когда я щелкал боковым переключателем, скорость сгибания ограничивалась. Я приторочил ногу и попытался сесть. Все работало. Я мог усесться на стул в обычном темпе без всяких усилий. Но был недоволен. Теперь я видел, что ручное переключение примитивно. Колено должно было само понимать, когда и как сгибаться и разгибаться.

В три часа ночи я отказался от регулятора и подсоединил коленный микропроцессор к компьютеру, чтобы выяснить код. Попробую изменить вшитую программу, добавить новые команды. На это ушло восемь часов. По ходу дела явились Джейсон и Кэтрин; они спросили в интерком, не нужна ли мне помощь. Я попросил принести батончиков. Наконец я загрузил в чип новый код и включил. Конденсатор издал хлопок и сдох.

Я тупо смотрел на него. Мне было нужно поспать. На свежую голову я во всем разберусь. Вдыхая затхлый запах пота, я прицепил ногу и заковылял к выходу. С неработающим микропроцессором голень болталась, как садовая калитка. Лыжа-ступня выстреливала вперед. Я добрался до лифта по стенке. Достигнув койки, я снял ремни и стряхнул всю канитель на пол.

Я хотел попросить Илейн найти мне кадмиевую батарейку, но лаборантки нигде не было.

— Илейн не видел? — спросил я Джейсона.

Он провернулся на стуле ко мне лицом. В очках отразился свет моей галогеновой настольной лампы.

— Я думал… — Он посмотрел на стол Илейн. Тот был девственно чист. — Разве вы не получили мейл?

Я подъехал к клавиатуре. Писем было много. Я прочел лишь несколько. Всмотрелся в превьюшки по сорок символов. Все, что начиналось словами «Поздравляем с праздником» или «Открыта запись на семинар», можно было отмести как очевидный спам. То, что мне следовало прочесть, начиналось иначе: «Вы этого не видели? Вам надлежит…» — или «Вашему отделу снова не удалось…» — или что-то еще в том же духе. Я пролистал входящие. Мне пришлось продираться через всякую бесполезную ерунду — кому и где нельзя парковаться, почему отключат кондиционеры с четырех до пяти, — но затем я нашел искомое. Письмо было из отдела кадров. Илейн перевелась. В письме не объяснялась причина. Просто констатировался факт.

— Вот оно как, — сказал я.

Ночью кадмиевая батарейка спалила микропроцессор. Я допускал такую возможность, но все равно был разочарован. Я сидел за рабочим столом и взирал на струйку дыма, тянувшуюся из пластикового колена. Дело поправимое. Можно было заменить чип. Но тогда я упрусь в транзисторы. Каждый раз, когда я что-то улучшал, возникала новая незадача.

Я оттолкнулся от стола. Было поздно. Проблема заключалась в том, что я пытался ловить блох. Исправить конструкцию, не выходя за рамки основного дизайна. Как и все, я считал, что протез обязан копировать оригинал.

Я закрыл глаза. Уже теплее. Открыл их, нашел ручку и блокнот, начал писать. Я готовил эскиз. Исписав четыре страницы, я убрал ногу со стола и положил ее на пол, чтобы освободить место. Я все делал неправильно. Природа не идеальна. Если вдуматься, натуральные ноги только и умеют, что переносить небольшую массу из пункта А в пункт Б при условии, что расстояние между ними не слишком велико, а вы никуда не спешите. Это не впечатляет. Единственное хотя бы и небольшое достижение — то, что ноги вырастают самостоятельно из естественного сырья. Если стоит задача соорудить нечто не выходящее за эти рамки — тогда все в порядке, неплохая работа. Но если нет, мне казалось, что можно сделать еще много замечательного.

Через три недели я позвонил в больницу Я был очень взволнован. Я откладывал этот звонок — ждал, пока успокоюсь, но этого не произошло, и я позвонил. Я запер дверь в спальное помещение и уперся взглядом в стену, чтобы не отвлекаться.

— Лола Шенкс, отдел протезирования.

— Привет, это Чарльз Нейман, я был у вас несколько…

— Чарли! Где ты пропадал?

Я должен был являться в больницу на контрольные осмотры. Это считалось обязательным — из тех правил, которые если нарушишь, то тебя никто не накажет.

— Дела. Мы можем увидеться?

— Да! Было бы здорово! Надеюсь, ты не забросил физкультуру. Иначе беда. Когда заглянешь?

— А ты не могла бы навестить меня здесь? — Я постукивал по полу лыжами-крючьями: тик-тик-тик. Наконец велел себе прекратить. — Хочу тебе кое-что показать. Мне нужно твое профессиональное мнение.

— Опля. Хорошо. Почему бы и нет? Где ты находишься?

Чтобы встретить Лолу Шенкс, мне пришлось отправиться в вестибюль. Я не был наверху с тех пор, как открыл для себя комнаты отдыха. Но Лоле нужно было заказать пропуск. Поэтому я поднялся в лифте и пошел по коридорам. Это было труднее, чем кажется, так как я надел Экзегезу, а колено еще не починил. Она все время хотела от меня убежать. Мне приходилось держаться стен. Но я прохромал мимо равнодушных инженеров и не услышал ни единого вопроса. Я не мог понять, в чем дело, пока не сообразил, что выглядел жалким.

Добравшись до вестибюля, я упал на черный диван. Вытащил телефон и дальше то и дело вскидывал глаза — не вошла ли она. Я пришел рано. Я нагнулся вперед и принялся рассматривать масштабную модель передвижной боевой установки, заключенную в стеклянный аквариум на низком кофейном столике. Маленькая табличка гласила: «МИРОТВОРЕЦ ГРАЖДАНСКОГО НАЗНАЧЕНИЯ. ВЕРСИЯ 5-III». По сути это был фургон с пулеметами. Я присутствовал на презентации, идея была в том, чтобы притащить его, скажем, в только что захваченный город и там оставить во имя мира.

— Эй!

Я подпрыгнул. Ко мне шла Лола Шенкс, одетая в белую рубашку поло, белые брюки и белые кеды. Ее волосы были собраны в хвост и повязаны узкой белой лентой. Я сперва решил, что она явилась прямо с тренировки или с какого-то религиозного собрания, но дело, наверное, было в предпочтении предельно единообразного стиля. Она распахнула объятия. Я встал с дивана, для этого пришлось раскачаться. Неуправляемая лыжа-ступня выпрыгнула вперед. Лола схватила меня за руки:

— Тпру! Что случилось с твоей ногой? Так быть не должно.

Я не успел и слова сказать, как она уже подняла мою штанину.

— Что это? — Она постучала по жестянке.

— Я ее усовершенствовал.

— Что-что ты сделал? — Теперь она обнажила колено. То, что от него осталось. Пустой корпус, наполовину расплавленный. — Где колено?

— Я его сломал. — Мне стало неловко. Люди смотрели. Лола выпрямилась и стрельнула в меня карими глазами. — Мне не удалось попрощаться в больнице.