Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тяжелые шаркающие шаги — снова притопал Луни. Положил огромную лапищу мне на плечо и заворчал. Я вздохнула, обняла его и уткнулась носом в сюртук. Чистый, выглаженный, пахнущий луговыми ромашками и тленом. Не знаю, кто как, а я за ним ухаживаю. Причесываю, переодеваю, даже гулять вожу, когда никто не видит. Непонятно, почему Луиза его в первый раз напугалась — ну сероват слегка, ну сосуды просвечивают. Для зомби так вообще шикарно выглядит. Не разлагается даже. Почти.
— Считаешь, стоит с ним поговорить?
Я задрала голову и заглянула в пустые стеклянные глаза.
Луни никак не считал, а я в этот миг подумала — почему бы и нет? В конце концов, терять мне особо нечего.
Знала бы Луиза, что на самые безумные мысли и необдуманные поступки меня наводит она! Взять хотя бы злосчастный бал, с которого все началось, но могу поклясться, даже Луизе никогда бы не пришло в голову сделать то, что собираюсь сделать я.
Барнс принял трость из рук Альберта, лорд Фрай направился в коридор, я же поспешно нырнула назад и перевела Дух.
Соберись, Тереза! Немедленно соберись!
— Леди Тереза?
Он вышел из-за поворота слишком неожиданно: я забыла и про реверанс, и про взгляд из-под ресниц, и про милую улыбку. За все время нашего знакомства мне ни разу не удалось понять, когда и что чувствует Альберт, да и чувствует ли что-то вообще. Зато сердце снова затрепыхалось, как рыбина на крючке, когда он поцеловал мои пальцы.
— Лорд Фрай, можем мы поговорить наедине?
Он слегка приподнял брови — похоже, мне все-таки удалось… что-то. Что-то да удалось. Глаза у него зеленые-зеленые, точно листва ночью под светом фонарей. Почему-то когда природа создает совершенство, она не задумывается, как будут чувствовать себя другие. Жаль, я рисовать не умею. Кожа у него светлая, но бледной не назовешь, волосы каштановые и коротко стриженные, по последней моде. А еще длинные, чересчур хрупкие на вид пальцы, вот только когда он брал меня за руку, я чувствовала исходящую от него силу.
— Думаю, Винсент не обидится, если я немного задержусь.
Это вряд ли. Если к Винсенту на минуту опоздать, потом можно выслушать много всего приятного, но… сейчас. Или никогда.
Мы прошли по коридору, и лорд Фрай открыл передо мной дверь в Зеленую гостиную. На миг окатило стыдом — горячим, удушливым, но я все равно уверенно шагнула вперед. Фисташковые обои плавали перед глазами вместе с мебелью, камином и статуэткой из лацианского стекла.
— Речь пойдет об графе де Ларне, я полагаю? Могу вас заверить, что делаю все от меня зависящее…
Знаю, что делаете.
— Поверьте, я вам искренне благодарна, но говорить хочу о другом.
В последние дни все с ног сбились, чтобы найти способ избавить меня от него, лорд Фрай — не исключение, и от этого на сердце самую капельку теплее. Но даже останься он безучастен, моих чувств это бы не отменило.
— Альберт, дело во мне. То есть в нас. В вас и во мне… то есть…
Я расправила плечи и решительно встретилась с ним взглядом:
— Я должна была поговорить с вами раньше. Пять лет назад, когда брат впервые представил меня вам. Или два года спустя, когда вы стали чаще бывать в Мортенхэйме и развлекать матушку беседами. Когда наша семья снова стала ужинать вместе: не ради приличий, а потому что вы нас помирили и объединили.
— На сезон я приехала из-за вас. Я бы никогда не осмелилась покинуть Мортенхэйм в своем возрасте, и тем более не решилась на такой дерзкий наряд.
Я глубоко вздохнула и сцепила руки — так, что заломило пальцы.
— Мои чувства к вам родились не вчера, но я молчала, потому что… Не знаю почему, это все неважно, и прошлое я изменить не могу. Зато могу изменить настоящее. Альберт, я люблю вас.
Признание далось непросто, но голос не сорвался. Своды Мортенхэйма не покосились и не рухнули, не погребли меня под завалами. Дыхание не прервалось — напротив, стало как-то легче, даже в груди больше не жгло.
— Я польщен, — он сжал мои руки, и меня затрясло. — Польщен тем, что вы обратили на меня внимание, тем, что приехали в Лигенбург ради меня и тем, что решились вызвать на откровенный разговор. Вы удивительная женщина.
Слишком много комплиментов на одну невзрачную меня. Неужели?..
— Откровенность за откровенность, леди Тереза. Я женат.
Я отняла руки, отшатнулась.
Женат?
Всевидящий, этого не может быть! Никакой жены в Мортенхэйме ни разу не было. На бал Уитморов он приезжал один, и на Зимний праздник — тоже! А ведь они с Винсентом лучшие друзья! Он знал об этом? Да почти наверняка знал!
Вот теперь на меня что-то рухнуло, по ощущениям — всей тяжестью могильной плиты из фамильного склепа. Плечи сгибались, а мертвый холод проникал в каждую клеточку тела, отравляя изнутри.
— Почему я никогда ее не видела? — прозвучало зло.
Да я о ней даже никогда не слышала!
Он шагнул вперед и оказался со мной лицом к лицу. В глупых мечтах Альберт меня целовал, я дрожала в его объятиях, а холод в душе таял, точно лед в бокале в летний день. Нет, теперь мне уже никогда не отогреться.
— У меня много врагов, миледи.
Врагов? На государственной службе? Ну да, наверняка много, он же занимается безопасностью при дворе или чем-то вроде — Винсент особо не распространялся об этом.
— У Винсента тоже, но он не прячет свою невесту.
Глупый упрек: Луиза едва не погибла из-за политических игр брата.
— Вы ее прячете? Закрыли в милом уютном домике и никому не показываете?! Как она, рада такой жизни?
Он попытался взять меня за руки, но я отпрянула.
— Уходите! Не нужно жалости.
Особенно вашей.
Может, у них и дети есть?
Дура, какая же я дура!
— Леди Тереза, я бы не позволил себе жалеть вас. Вы достойны восхищения, а ваш избранник станет самым счастливым человеком.
Да что вы говорите! Один уже стал. Стоит и светится от счастья… с другой!
Но светился Фрай не от счастья, он просто выделялся из той непроглядной тьмы, которая расползалась от меня: черное облако, отравляющее все живое. Он его не видел, никогда не увидит — просто в такие минуты людям становится рядом со мной не по себе, и они стараются сбежать из комнаты. Альберт же даже на шаг не отступил, но я не хотела, чтобы оно коснулось его хотя бы случайно.
— Уходите! Забудьте обо всем, что я вам наговорила. Убирайтесь!!!
Лицо его тронуло что-то похожее на сожаление: уголки губ опустились, в глубине глаз мелькнула затаенная боль. Альберт молча поцеловал мою руку и вышел, я же без сил рухнула в кресло.
Воздух в гостиной стал вязким, цвета утратили яркость. Ни звука, ни дуновения ветерка, только глухие удары сердца звенели набатом: на грани между жизнью и смертью пустота сильнее всего. Обои поблекли, а лацианская танцовщица на каминной полке напоминала лоскут призрачной тени, холодный бесцветный сгусток стекла. Я смотрела на пепельно-мертвенные портьеры и улыбалась, видеть мир через призму смерти не страшно. Куда страшнее смотреть на жизнь через розовые очки.