– А ты чего не спишь-то? Завтра рано подниматься…

– Да так… – буркнула она, разглядывая царапину на коленке.

Дядя Гриша, потоптавшись за ее спиной, присел рядом, спросил мягко:

– Волнуешься, что ли?

– Угу, – не глядя на него, кивнула она. – Понимаешь, он же меня с детства не видел. Может, думает, я така-а-ая выросла! А тут приедет: ни кожи, ни рожи, в школе тройки хватает. Ничего во мне особенного нету, интересного.

– Да ты что? – изумился дядя Гриша. – Хватит чушь-то молоть! Да он обрадуется, как я не знаю… Да если б ко мне…

– А с чего ему радоваться? – перебила Катя. – С чего ему вдруг меня любить? Меня и родная мать-то не очень…

– Дурочка ты, это точно, – сказал дядя Гриша. – Сама подумай: ты, чтоб его найти, такую дорогу проделала, не побоялась! Таких, как ты – смелых, упорных, отчаянных, – поискать еще. Эх, Катька, да если б у меня такая дочка, как ты, была, я бы…

Он осекся, смешался.

И Катя, стрельнув на него быстрыми глазами, ткнулась лбом в его плечо:

– Ладно, дядь Гриш, пойдем спать. Как получится, так получится.

Утром баба Нюра проводила их до калитки, перекрестила на дорогу и вдруг коротко, неловко обняла Катю, притиснула к своей могучей груди. Сказала скороговоркой:

– Ты вже, Катюня, нэ забувай бабку-то, навещай хоть когда. Внучка ж ты мэни все ж, единственная.

И тут же, словно устыдившись собственной мягкости, отпихнула девочку, бросив:

– Ну, усе, усе, собрались, так ступайтэ. Чого тут сырость разводыть?

Распрощавшись с бабой Нюрой, Катя и Григорий двинулись по уже знакомой пыльной дороге до железнодорожной станции.

На перроне дядя Гриша заметил газетный киоск, сказал Кате:

– Смотри-ка, тут и российские газеты есть. Куплю, хоть почитаю в дороге, что на родине делается.

Пока он расплачивался с продавщицей, Катя взяла с прилавка пахнущие типографской краской листки, развернула и тихо пискнула. С первой же страницы на нее глядела ее собственная фотография. В заметке сообщалось о пропаже девочки, Демидовой Екатерины, далее следовали год рождения и особые приметы.

Дядя Гриша, услышав ее возглас, обернулся к Кате:

– Ты чего? – и тоже уперся глазами в газетное объявление.

– Значит, мама вернулась, – прошелестела Катя. – Макс бы в жизни ей не сказал, что я пропала…

– Хорошие дела, – протянул дядя Гриша. – Это, выходит, нас по всей стране уже с собаками ищут…

Не сговариваясь, оба они покосились на дежурившего по станции милиционера в светлой летней форме. Тот отчего-то тоже настороженно поглядывал на странную пару на платформе.

– К нам идет, – одними губами выговорила Катя. – Бежим, дядь Гриш…

– Стой спокойно, – прошептал он. – Вон поезд подходит, успеем.

Мимо прогрохотали, останавливаясь, вагоны. Милиционер был все ближе.

К счастью, путь ему преградила какая-то неловкая дородная тетка, ковылявшая по перрону со множеством сумок, корзинок и баулов в руках. Поравнявшись с милиционером, она, как нарочно, выронила корзинку, по платформе запрыгали, разбегаясь, подернутые белым налетом сливы. Милиционер наступил на одну из них, поскользнулся, взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие. Выругался на тетку, и та, раззявив вымазанный красным рот, принялась истошно материть его на весь перрон. Лязгнули, открываясь, вагонные двери. Катя и дядя Гриша вскочили в поезд и протиснулись подальше в потную, жаркую толпу.

До самого Днепропетровска им не удавалось сказать друг другу ни слова – люди входили, выходили, толкались и оттесняли их все дальше и дальше друг от друга. Лишь выбравшись из вагона на нужной остановке, они снова смогли поговорить.

– Ну и подставила же ты меня, Катюха, – покачал головой дядя Гриша. – Что делать-то теперь? Нас первый же встречный мент сцапает. Возвращаться надо…

– Нельзя возвращаться, – замотала головой Катя. – На границе начнут документы проверять – и все.

– Это верно, – сумрачно кивнул дядя Гриша. – Куда ни кинь, везде подстава. Эх, чую, ждет меня опять дорога дальняя, казенный дом…

– Да ничего тебя не ждет! – запальчиво возразила Катя, стараясь подогреть собственную смелость.

– Дядь Гриш, ну посмотри: вот же мы, уже приехали! Осталось только по нужному адресу добраться. А там… там мой папа. Мы объясним ему все, и ты сразу уедешь. А с матерью, с милицией мы сами разберемся, без тебя. Пожалуйста, дядь Гриш, поедем скорее, пока еще какой-нибудь милиционер к нам не прицепился.

– Эх, Катюха, доведешь ты меня до цугундера, – покачал головой Григорий. – А, хрен с ним, как говорится – отступать некуда, за нами Москва! Пошли, что ли, такси возьмем, чтоб не светиться на улицах особо.

Катя равнодушно смотрела из окна такси на проплывающий за окнами незнакомый город, на улицы, деревья, дома. На раскинувшуюся далеко до горизонта спокойную реку, на новые высотные здания, шелестевшие усталой от жары листвой парки, чадящие трубы заводов и бьющие прямо в небо струи фонтанов.

Сколько их промелькнуло за последние дни перед ее глазами – новых чужих городов, дорог, людей!

До недавнего времени ее мир ограничивался лишь Москвой, с детства знакомыми улицами, давно надоевшим двором и – лишь изредка, во время нечастых поездок к морю – закрытым пляжем какого-нибудь отеля. И вдруг оказалось, что мир на самом деле огромен, что в нем есть совсем другие люди, проживающие свою, такую непонятную для нее, но в чем-то близкую и знакомую жизнь. Катя успела столько всего увидеть и узнать за эти несколько дней, что ей казалось, будто из дома она уехала много лет назад, будто все ее прежнее житье – холодность матери, обиды брата, тоска, одиночество, чувство, что ты совершенно никчемная, никому не нужная обуза для всех, – было не с ней, а с какой-то другой девчонкой, намного младше и наивнее…

Такси привезло их по записанному в блокноте адресу.

Поднимаясь в лифте, Катя даже почти не чувствовала волнения. За эти дни она так устала ждать, надеяться, искать – и всякий раз обнаруживать, что таинственный отец успел уже снова куда-то исчезнуть, что теперь лишь напряженно ждала встречи, не испытывая страха перед неизвестностью.

На лестничной площадке Григорий нажал кнопку звонка, и Катя в последний момент все же шмыгнула за его спину.

Дверь распахнулась, на пороге стояла женщина лет тридцати пяти, миниатюрная, в больших дымчатых очках и почему-то совершенно мокрая. В русых волосах застряли капли воды, майка прилипла к телу, на белых шортах темнели мокрые пятна.

– Ой, наконец-то вы, – набросилась она на Григория. – Я уже не знала, что делать! Там настоящий фонтан, еще немного – и соседей затопит.

– Какой фонтан? – ошарашенно заморгал Григорий.