Миша за стеной осекся и, кажется, прислушивался теперь к тому, что происходит в соседней комнате.

– Ну ладно, тише, – примирительно произнес дядя Гриша. – Чего ты разревелась, как эта… Смотри, нос весь распух.

Он осторожно высвободил руку и принялся мерить шагами комнату, ссутулив плечи и заложив ладони за спину. Потом вдруг остановился, взглянул на девочку пристально:

– А зачем он тебе, папка-то этот, а? Раз ты в глаза его ни разу не видела? На кой он тебе сдался?

Катя замялась, потупилась, выговорила с трудом:

– Ну, как же, ведь он мой папа… Он, наверно, любил меня, это мать ему запретила со мной видеться. А так он бы ей объяснил, что я тоже человек, а не служанка – в магазин сбегай, пол помой, братцу обед разогрей и не отсвечивай. И Максу никогда не позволил бы меня обидеть. Он бы меня защищал… Вот!

– Защищал, – хмыкнул Гриша. – Это, положим, верно. Но в таких делах, знаешь, ни на кого полагаться нельзя, даже на папку родного. А что, если дома его не будет? Защищаться самой надо уметь. Иди-ка сюда.

– Зачем? – не поняла Катя.

– Иди-иди, поучу кое-чему. Смотри-ка сюда.

Он схватил подошедшую девочку за руку.

– Видишь – вот, я тебя держу. Крепко держу, ага? А ты не теряйся, хватай мой палец – ну, вот хоть этот, большой – и дергай в сторону, поняла? Сильно дергай, чтоб сломать, ну, или там вывихнуть, если сил не хватит. Давай-ка, не бойся, дергай!

Она, собрав все силы, дернула его жилистый палец. Дядя Гриша взвыл и отдернул руку.

– Ой, – испугалась Катя. – Я слишком сильно, да?

– Нормально, – пробасил он, потирая ладонь. – В другой раз еще сильней дергай. Ты эти интеллигентские штучки брось: «А вдруг ему больно будет, а вдруг я не так поняла». Если чуешь жопой… Тьфу ты, извини. Короче, чуешь если, что пахнет жареным, – бей первая и беги, ясно? Вот, значит, за палец дернешь, он заорет, хватку ослабит, а ты другой рукой ему в глаз, прям вот пальцем! Выбить не выбьешь, но мало ему не покажется. Пока схватится, проморгается – ты уже и ноги сделаешь. Понятно?

– Вот так? – Катя попыталась ткнуть вытянутым указательным пальцем Григорию в лицо.

Он отпрыгнул, прикрывшись ладонью.

– Э-э, стой, Катюха. Это репетировать не будем, в случае чего – на месте сориентируешься. А то ты меня тут покалечишь, и придется нам в больницу ехать вместо твоего этого… как его? Светлого пути.

Катя замерла на месте, счастливо заморгала, спросила шепотом:

– Ты поедешь со мной? Правда, поедешь?

– Ну, сказал уж, – буркнул Григорий, отворачиваясь. – Ладно, давай спать, что ли. Завтра ехать еще.

– Сейчас, – кивнула Катя. Потом достала из рюкзачка блокнот в толстом картонном переплете. – А нарисуй мне что-нибудь, пожалуйста! У тебя так здорово получается.

– Ну уж… – проворчал Григорий.

Но все-таки взял из ее рук блокнот и ручку, пристроился у подоконника, и вскоре на белой странице появилась тощая девчонка, с грозным видом наступавшая на съежившегося от страха хлипкого мужичонку. Рисунок был сделан так мастерски, движения и выражения лиц переданы так забавно, что Катя не удержалась от смеха. Потом захлопнула блокнот и прижала его к груди:

– Класс! Ты мне каждый день что-нибудь рисуй, ладно? Я сохраню на память.

– Немного тогда у тебя рисунков наберется, – усмехнулся Григорий. – Завтра сдам тебя папашке на руки, да и поеду к Витьку. Он там небось заждался уже. Ладно, хорош трепаться, ложись давай.

Катя послушно устроилась на диване, накрывшись пледом. Сам же Григорий растянулся на раскладушке, застонавшей под ним древними пружинами. За стеной продолжал возмущаться Миша:

– Да чтоб ее приподняло и уронило, твою адвокатшу. Передай ей, что я ей ее бумажки в такое место запихну, что не достать будет! Во-во, так и передай!

Утром сонный Миша, шлепая разношенными тапками, проводил их на улицу, махнул рукой в сторону троллейбусной остановки. Комкая небритый подбородок ладонью, объяснил, как доехать до вокзала. Затем, зевнув, пожаловался:

– Светка, паскуда, спать всю ночь не давала. До чего ж жадная баба – все ей мало.

Кате отчего-то стало жалко его – нелепого, расхристанного, с обгоревшей под солнцем ранней лысиной. И она вдруг выдала:

– А может, это она нарочно. Может, ей разводиться просто не хочется, вот она и торгуется, время тянет? Думает, вы поймете, что развод слишком дорогой выходит и лучше бы вам с ней помириться?

– Ты думаешь?.. – неожиданно озадачился Миша и в который раз стиснул пятерней подбородок. – А что… Все может быть, все может статься, как говорится.

– Ты ее слушай, – веско кивнул Григорий. – Она, знаешь, людей насквозь видит, что твой опер.

К противоположной стороне улицы, шипя, подкатил троллейбус. Григорий наскоро сунул Мише ладонь, подхватил Катю под руку и побежал к остановке.

Электричка грохотала по рельсам. За окном проносились широкие, до горизонта, поля подсолнухов. Желтые масляные лепестки лениво подрагивали в пронизанном солнцем воздухе. Синее горячее небо стелилось над полями.

Кате было жарко. Голова отчего-то сделалась тяжелой, кренилась набок. Во рту стоял противный привкус. Шея как будто распухла изнутри. Хотелось сползти с продранного дерматинового сиденья на пол и растянуться там, среди чужих туфель, мусора и плевков.

– Я пить хочу, – хрипло пожаловалась она дяде Грише.

– Ну вот, – развел руками он. – Где ж я тебе тут воду возьму? Что ж ты на станции не сказала?

– Что ж ты сам не догадался воды в дорогу взять? – огрызнулась Катя.

– Откуда я знал? Я, между прочим, первый раз с детьми путешествую.

– Я не ребенок, – буркнула она и сжала лоб руками.

Дядя Гриша озадаченно взглянул на ее запекшиеся губы, на подернутые пеленой, запавшие глаза и поднялся:

– Ладно, сиди тихо, я щас.

Он, будто бы скучая, прошелся по вагону, почитал наклеенные между окон рекламки, потом ввинтился в топтавшуюся у тамбура толпу пассажиров, собирающихся сходить на ближайшей станции. Катя, поглядывая искоса, видела, как он пробирается между людей, сумок, корзин, на мгновение прижимается к чьей-то спине, перебрасывается с кем-то парой фраз.

Через некоторое время Гриша вернулся и сунул ей теплую, уже ополовиненную кем-то бутылку минеральной воды.

– На вот, пей, – шепнул он.

– Ой, где ты взял? – удивилась Катя.

– Тихо! – цикнул на нее Григорий. – Где взял, там больше нету. А чё думаешь, есть и у меня свои таланты. Пей давай!

Через два часа электричка остановилась у нужной им станции. Катина голова гудела, перед глазами стлалась какая-то серая муть. Но она старалась держаться: понимала, что жаловаться на плохое самочувствие сейчас не время – ведь впереди долгожданная встреча с отцом.