На дворе раздались радостные крики, Гертруда подняла голову и вопросительно взглянула на плачущую сестру. Снова послышался радостный возглас, горничная вбежала в комнату, восклицая: «Слава Богу! Они спасены!» Тогда чувство невыразимой радости возвратило Гертруде полное сознание.

Не произнося ни слова, обе сестры долго стояли обнявшись.

…Но что же сталось с Корнелио, который, ничего не подозревая, спал в своем гамаке? Мы знаем, что Косталь обещал отправиться за оставленным студентом и, если только найдет его в живых, привести его в Лас-Пальмас; но отправиться на поиски можно было только на следующее утро, так как наводнение скоро должно было достигнуть того места, где капитан расстался со студентом.

Хотя, таким образом, индеец имел мало шансов спасти юношу, но все-таки он не забыл своего обещания и решился с восходом солнца отправиться на поиски. Ночь он провел вместе с негром на вершине холма Сиерро-де-ла Меза, куда они без особого труда перетащили легкую пирогу.

Несколько кусков высушенного на солнце мяса послужили им ужином, после которого эти дети природы растянулись на земле и в приятном сознании своей безопасности уснули, убаюканные шумом приближающегося наводнения.

Они спали так крепко, что шум воды, затопившей равнину, не разбудил их. Сон Брута был беспокоен, его мучили какие-то кошмарные сновидения, и время от времени он метался, думая, что слышит рев тигров, которые так напугали его сегодня.

Проснувшись, он действительно увидел у подошвы холма свирепую семью тигров. Почуяв людей, укрывшихся на безопасной вершине, ягуары испустили хриплый рев, но, напуганные преследовавшею их водою, от которой их могло спасти только быстрое бегство, огромными прыжками поспешили дальше и скоро исчезли из виду.

Пока негр и индеец спят, посмотрим, что происходит с доном Корнелио.

Бедняга разом очнулся от своего сладкого сна, внезапно почувствовав сильный холод, и увидел, что висит над бушующими волнами, почти достигающими до гамака. Он вскрикнул от ужаса, и в ответ на его крик послышалось глухое ворчание и пронзительное шипение, выходившие, по-видимому, из вершин обоих тамариндов.

Корнелио с ужасом осмотрелся вокруг, — повсюду виднелись только пенящиеся волны неизмеримого моря. Теперь ему стало понятно все — и бегство жителей, и эти челноки, привешенные на верхушках деревьев. Что с ним теперь будет? Он едва умел плавать, но если бы даже он и мог поспорить в этом искусстве с ловцами жемчужных раковин, — все равно это искусство не могло бы ему помочь в этой ситуации.

Огненные глаза, блеснувшие в вершине дерева подобно раскаленным угольям, объяснили ему причину глухого ворчания, которое он только что слышал; несколько диких животных, без сомнения ягуаров, укрылись от наводнения в развесистой кроне тамаринда.

Не станем описывать мучительные часы этой жуткой для бедного студента ночи; скажем только, что он с невыразимой тоской ожидал наступления дня, но, к несчастью, наступившее наконец утро наполнило его новым ужасом: при его свете он действительно увидел на верхушке одного из тамариндов целую семью тигров: самца, самку и двух тигрят, тогда как по ветвям другого ползали отвратительные змеи. Внизу бушевала водная стихия, и в ее мутных волнах носились вырванные с корнем деревья, плавали испуганные лани, над которыми с пронзительными криками летали хищные птицы.

Куда ни взгляни — везде зрелище опустошения и смерти. Порою свирепый инстинкт голодных зверей при виде добычи, находившейся почти в их лапах, боролся в них со страхом; но страх одерживал верх, и Корнелио видел, как их глаза снова закрывались, как будто они хотели отогнать от себя соблазнительную мысль растерзать его.

Несколько часов протекли таким образом, наконец студенту послышались какие-то странные, незнакомые звуки. Они были то громки и ясны, как звуки военной трубы, то глухи, как рычание находившихся по соседству ягуаров.

Затем увидел он вдали маленький челнок, в котором сидели двое людей. То были индеец и негр. Время от времени один из них, индеец, очевидно, привыкший к такому опасному плаванию, бросал весло и подносил к губам морскую раковину, дикие звуки которой должны были вызвать богиню вод. Погруженные в это странное занятие, ни Косталь, ни Брут не заметили студента, который не смел и шевельнуться в своем гамаке. Наконец его крик достиг их слуха.

— Ты слышал, Косталь? — спросил негр.

— Да, как будто кто-то крикнул, наверное, тот бедолага, которого мы ищем. Но где же он? — прибавил индеец. — Я вижу только гамак, подвешенный между двух тамариндов… Э, клянусь душою моего отца, он там!

Индеец разразился громким хохотом, который, впрочем, показался студенту небесной музыкой. Без сомнения, его увидели, за что он горячо возблагодарил небо.

Брут разделял веселость своего товарища, как вдруг музыка совершенно другого рода разом положила конец его веселью.

— Неужто эти проклятые звери повсюду? — испуганно воскликнул он, услышав концерт четырех ягуаров, находившихся над головою студента, крик которого обозлил голодных хищников.

Косталь тотчас же понял всю опасность положения студента и направил челнок к тамариндам; несколько ударов веслами приблизили его к деревьям, в вершине которых его зоркие глаза, несмотря на густую листву, тотчас же заметили четвероногих неприятелей.

В то же время и негр увидел ягуаров и змею и, думая только о своей безопасности, воскликнул жалобным тоном:

— Косталь! Если это вчерашние тигры, как я заключаю по мяуканью тигрят, то подумай, как они должны сердиться на нас!

— А ты полагаешь, что я не сержусь на них? — возразил Косталь, который, крикнув студенту, чтобы он не шевелился, хладнокровно положил весла на дно пироги и взялся за ружье.

— Что ты хочешь делать? — воскликнул негр.

— Хочу прикончить одного из хищников! Ты сейчас увидишь, как это делается!

И, схватившись снова за весла, он направил лодку прямо под одного из взрослых ягуаров.

Инстинктивно почуяв опасность, животное испустило рев, на который со всех сторон отозвалось гулкое эхо и от которого негр задрожал всем телом. Царапая острыми когтями кору тамаринда, оскалив зубы, ягуар устремил на охотника свои огненные глаза. Но последний, по-видимому, вовсе не поддался влиянию этого взгляда, а хладнокровно прицелился и выстрелил. Свирепый хищник тяжело рухнул в воду, течение которой тотчас увлекло его. Это был самец.

— Скорее, Брут! — воскликнул Косталь. — Отъезжай прочь.

В то же время он вытащил острый кинжал и стал в оборонительное положение.

Но как ни торопился растерявшийся от страха Брут, он опоздал: рассвирепевшая самка испустила короткий, угрожающий рык и, не обращая внимания на студента, как молния, бросилась в челнок.

Челнок перевернулся вверх дном. Охотник, тигр и негр исчезли под водой. Спустя секунду, все трое снова появились на поверхности; Брут вне себя от страха работал руками и ногами со всей энергией отчаяния. На его счастье, индеец плавал, как дельфин, и с кинжалом в зубах в одно мгновение очутился между ягуаром и негром.