Я кивнул, мне стало плохо. Значит, все это время она меня обманывала? Это жестоко. Ведь я был уверен, что она в меня влюблена.

— А затем я встретила тебя, — добавила она через минуту. — И все изменилось.

— Как так? — спросил я.

— Помнишь тот день, когда ты пришел домой к Чарли, и мы вчетвером просидели всю ночь, пили мартини и виски с содовой? — Я кивнул. — Я ведь бывала там и раньше, ты же знаешь, — продолжила она. — И не раз видела в этом доме богачей, все они чего–то от него хотели, все мечтали погреться в лучах его славы. А ты — нет. Ты, похоже, отнесся к нему с недоверием. Ты не смеялся нарочито громко его шуткам. Казалось, он тебе даже не особо нравится.

— Ты ошибаешься, — честно признался я. — Он мне нравится. Меня восхищает его самоуверенность. Я нахожу, что это весьма бодрит, честно говоря.

— В самом деле? — Похоже, она удивилась. — Ну, не важно. Ты не лебезил перед ним. Мне это понравилось. Впервые я поняла, что могу смотреть не на него, а на другого мужчину. Я начала понимать, что между нами больше ничего нет, и когда мы с тобой начали видеться, я осознала, что больше не люблю его, даже не нуждаюсь в нем. Что я полюбила тебя.

Сердце у меня подпрыгнуло, я подошел к ней и взял за руку.

— Так ты меня любишь? — спросил я.

— О да, — сказала она, как бы даже извиняясь.

— Почему же мы до сих пор здесь? Если ты больше ничего к нему не чувствуешь, зачем оставаться? Почему обязательно быть рядом с ним?

Ее голос прозвучал холодно, когда она убежденно сказала:

— Потому что он проделает с Амелией то же, что и со мной. Я пережила это, а она может не пережить. Мне нужно быть здесь, с ней, когда это случиться. Можешь ты это понять, Матье? Способен ли ты вообще меня понять?

Я молча посмотрел на Констанс. Над верхней губой у нее тонкой полоской выступила испарина. Глаза ее заволокло усталостью, волосы неопрятно висели — их следовало бы вымыть. Красивее я ни разу ее не видел.

Мы поженились в субботу, в октябре, в маленькой часовне на восточной стороне Голливудских холмов. На церемонии присутствовало человек восемьдесят, в основном — светские приятели из нашего круга, много людей со студии, несколько газетных обозревателей, пара литераторов. Мы были известны уже тем, что были известны, и нас обожали за то, что мы вызывали обожание, поэтому все теперь желали восславить нашу славу. Мы были Матье и Констанс, Мэтт и Конни, знаменитая пара, светские любимцы, предмет городских сплетен. Дуг подвернул лодыжку на теннисном матче и прибыл на костылях, опираясь, как водится, на Мэри, — все ужасно с ним носились, хотя травма была пустяковой. Прибыл и Уильям Аллан Томпсон, и поскольку ходили слухи, будто Уоррен Хардинг[21]собирается назначить его министром обороны, он, разумеется, тоже привлекал всеобщее внимание. (В итоге он лишился работы, когда разразился скандал с публичным домом, и Сенат наложил вето на его назначение; впоследствии он крупно проигрался и в 1933 году покончил с собой — в тот самый день, когда Ф. Д. Р.[22], его заклятый враг, был избран президентом на первый срок). Мой юный племянник Том приехал из Милуоки, где он жил со своей женой Аннетт, — я был рад возобновить с парнем отношения, хоть и считал его неотесанным. Похоже, его больше интересовали знакомства с кинозвездами, чем разговоры о собственных планах на жизнь; кроме того, меня удивило, что он не привез молодую супругу — познакомиться со мной. Когда я отчитал его за это, он признался, что она недавно забеременела и ее тошнит с утра до вечера при одной только мысли о каком бы то ни было путешествии. Я же не хочу неприятностей на своей свадьбе, так что все равно лучше оставить ее дома. Чарли и Амелия прибыли под руку: он, как обычно, ухмылялся, однако теперь эта улыбка лишь злила меня, а у нее были красные глаза и потерянный вид. Она едва узнала меня, когда я подошел и поцеловал ее в щеку. Она выглядела измученной, точно жизнь с Чарли подавляла ее, и я не питал особых надежд на их счастливое совместное будущее, равно как и на ее будущее вообще.

Церемония была простой и быстрой, нас объявили мужем и женой, и свадебное празднество переместилось под огромный тент, возведенный чуть поодаль от особняка, — там подавали обед, сопровождавшийся танцами и попойкой. На Констанс было простое, облегающее фигуру платье цвета слоновой кости, кружевная вуаль скрывала ее прекрасное лицо, и я видел лишь нечеткий абрис, пока мы стояли у алтаря. Позже она эту вуаль откинула, и ее лицо озарила радостная улыбка — моя юная жена выглядела абсолютно счастливой. Даже когда Чарли поздравил и поцеловал ее, она только улыбнулась, ни словом не намекнув на их тягостную связь, способную омрачить наш день. Просто один из гостей — она его почти не замечала, ибо мы не могли наглядеться лишь друг на друга.

Произносились речи. Дуг назвал меня «везунчиком», а Чарли громко вопрошал, почему он сам не решился сделать предложение, — а затем рассмешил всех, добавив: он понял, что я не нахожу его привлекательным и все равно бы его отверг. Даже мы с Констанс сочли его забавным, и я неожиданно проникся к собратьям–человекам теплыми чувствами, которых не испытывал уже лет шестьдесят или семьдесят. Мы танцевали допоздна; Констанс исполнила великолепное танго с юным официантом–испанцем, и это был один из самых эффектных номеров вечера. Парнишка — ему было не более семнадцати — весь вспыхнул от гордости за свой успех на танцполе, и его смуглое лицо запылало от смущения еще гуще, когда после танца партнерша поцеловала его в губы. День был чудесным но, оглядываясь назад, я понимаю: беда была почти неизбежна.

Констанс пошла переодеваться — мы уезжали ночным экспрессом во Флориду, откуда намеревались отплыть в трехмесячный медовый круиз. Я стоял в одиночестве под тентом, потягивая банановый молочный коктейль, — я решил не пить слишком много в такой день. Мой друг, банкир по имени Алекс Тремсил, подошел пожелать мне счастья, и мы оживленно беседовали о женах, супружеских обязанностях и тому подобном, когда я заметил Чарли: он бродил по лужайке с юной девушкой, дочерью (как мне показалось) одного из Ричмондов. Ей было лет шестнадцать, и она очень походила на Амелию — настолько, что я не сразу понял, Амелия это или нет. Но оглядевшись, я заметил свою новую свояченицу — она брала себе что–то с подноса фруктов и слегка покачнулась, садясь; перепила шампанского, подумал я. Я испугался, что может случиться, увидь она сцену, развернувшуюся на лужайке. Мне хотелось, чтобы Констанс поторопилась, и мы как можно скорее уехали. Это не означало, что я не беспокоился за Амелию — она была очень славной, хоть и неблагополучной девушкой. Куда больше меня волновала моя молодая жена и, черт возьми, наше семейное счастье. Мне вовсе не хотелось, чтобы вся наша жизнь зависела от решения Констанс не позволять сестре делать собственные ошибки и самостоятельно справляться с их последствиями.

Я не спускал глаз с часовни, где переодевалась моя жена, и потому от неожиданности пришел в ужас, когда Амелия подошла ко мне и тоже посмотрела на лужайку. Чарли и девушка явно флиртовали: довольно было поглядеть, как он поглаживает ее по щеке, а она смеется его шуткам. Увидев это, Амелия застыла, выронив из рук бокал, и он мягко упал на траву. Она бросилась к Чарли и, подскочив, толкнула девушку с такой силой, что бедняжка упала и даже немного прокатилась по склону, перепачкав свое бледно–желтое платье. Если б это не было так нелепо, я бы рассмеялся в голос. Чарли посмотрел на упавшую и помог ей подняться, а затем сказал Амелии нечто такое, из–за чего она кинулась к его ногам и обхватила их руками. Жест этот настолько меня смутил, что я отвернулся. Вскоре шум услышали все гости, и Чарли вошел под тент со своей всегдашней улыбкой, теперь — несколько принужденной, поскольку Амелия следовала за ним, перемежая проклятья за его измену клятвами в любви. Он повернулся и посмотрел на нее; все гости, от галерки до лож и партера, затаили дыхание, ожидая его ответа.