Она откинулась на спинку сиденья и стала наблюдать за Люком. За какое-то мгновение он переходил от расслабленной беспечности к решительной властности. А глаза его то искрились смехом, то мрачно блестели.

Очень сложный человек. Он сбивал ее с толку, тревожил и не имел ничего общего с ее представлениями о нем. Теперь она понимала, что ожидания ее обманули. Он брат герцога Трента и представлялся ей олицетворением звездной репутации брата. Но возможно, даже сам герцог Трент не был воплощением собственной репутации.

По здравом размышлении Эмма даже радовалась, что Люк не оправдал ее ожиданий. Будь он таким, он бы просто не взял ее с собой.

И этот мужчина был куда более притягательным, чем она могла себе вообразить.

Он посмотрел на нее. В голубых глазах отражался луч заходящего солнца. И что-то в душе ее сжалось. Он такой красивый – это она как раз предполагала, но не ожидала такой реакции на его красоту. Чересчур сильной.

– Вы рассматриваете меня в упор, – спокойно заметил он.

– Простите. – Эмма быстро отвела взгляд. – Это вам неприятно?

Люк засмеялся, и в его смехе прозвучала живая радость, которая, впрочем, тут же и исчезла.

– Нет, Эмма, – хрипловато произнес он. – Смотрите, сколько хотите.

– Хорошо, буду. – Она чувствовала себя противно упрямой, но не могла ничего с собой поделать. Холодало, ветер проникал не только под накидку, платье и нижнее белье, но и под плед, которым она укутала ноги. Наверное, где-нибудь по дороге пойдет и снег – и тогда он увидит, сколько пользы будет от этого дурацкого складного верха.

Эмма поплотнее укутала колени шерстяным пледом, купленным Люком, и вздрогнула. Жаль, что она не взяла с собой пальто потеплее, но ей даже в голову не пришло, что они будут путешествовать в открытом экипаже.

Может, хватит возлагать какие-то надежды на этого мужчину?

«Вам нравится, когда вас связывают, миссис Кертис?» – снова пронеслось в голове.

Она вздрогнула.

– Замерзли? – спросил он.

– Нет, – соврала она.

– Я вижу. – Он искоса глянул на нее и приказал: – Натяните плед повыше, чтобы укрыть плечи.

Эмма внутренне насторожилась, услышав такой повелительный тон, но послушалась – подтянула плед к груди и заправила за плечи.

– Так лучше?

– Да, – вынужденно призналась она.

Он направил лошадей к крутому повороту. Эмма вцепилась в сиденье – всякий раз, как они поворачивали, ей казалось, что двуколка вот-вот опрокинется и они разобьются насмерть.

– О, не так уж все и плохо. – Люк откровенно веселился.

Эмма сердито посмотрела на него.

– Эта двуколка предназначена для езды по безупречным лондонским улицам, а не по кочкам и выбоинам сельских дорог Англии.

– Ага. Вижу, вы никогда не бывали в Лондоне.

– Я бывала в Лондоне, – возразила она. – Провела там два сезона.

– И там встретили своего мужа?

– Да. Заметьте, не во время светских мероприятий. Мы встретились с ним в Лондоне в мой второй сезон.

– И долго он за вами ухаживал?

– Почти год. Когда сезон закончился и мы с отцом и Джейн вернулись в Бристоль, я и Генри начали переписываться.

– Понятно. Откуда он родом?

Люк говорил безразличным, спокойным тоном, так почему ей кажется, что он злится? Хотя что, кроме любопытства, он может испытывать по отношению к ее убитому мужу?

– Из Лондона.

– Значит, вы с ним переписывались. И как это привело к свадьбе?

– Той зимой он сделал мне предложение через отца.

– И ваш отец сказал «да». И вы тоже.

Эмма поежилась. Какой наивной, глупой девчонкой она была, чтобы так увлечься ослепительным красавцем Генри Кертисом! У него была похожая коляска, только еще меньше и опаснее. Она садилась в нее и чувствовала себя такой безрассудной, необузданной, дерзкой! В первый раз, когда он пригласил ее покататься в Гайд-парке и поцеловал под вязом, она задохнулась от волнения и чуть не лишилась чувств.

Но та девчонка осталась в прошлом.

– Мы оба сказали «да», – сообщила она Люку. – Дали согласие в письмах – сначала отец, затем я.

Тогда она не сомневалась, что влюблена, но очень скоро уверенность прошла. Она влюбилась в то внимание, какое он ей оказывал. Влюбилась в то, как он умел ее рассмешить. В то, как он пробирался в ее комнату теплым летним лондонским вечером и целовал ее, пока она не начинала задыхаться.

Он очаровал ее куда сильнее, чем любой из джентльменов-аристократов, с которыми она танцевала на приемах и встречалась на суаре сезона. Генри был не знатным аристократом, а джентльменом с деньгами. Рассказывал ей, что его родители и сестра живут в Йоркшире. После его смерти она попыталась с ними связаться, но все письма возвратились нераспечатанными.

– Почему вы за него вышли? – внезапно спросил Люк. – Любили его?

Эмма застыла.

– Вам не кажется, что это слишком личный вопрос?

– Кажется. Так как?

Она уставилась перед собой, решая, отвечать или нет, и пришла к выводу, что поскольку Люк согласился взять ее с собой, она у него в долгу.

– Я его любила, – ответила она скованным голосом, но почувствовала, что необходимо добавить: – В известной мере.

– Понятно. – Люк посмотрел на нее серьезными голубыми глазами. Между бровей залегла небольшая морщинка. – А он вас любил?

Она отвернулась. Если предыдущий вопрос показался ей чересчур личным, то этот переходил все границы.

Они с грохотом проехали очередную рытвину, что вынудило ее снова вцепиться в сиденье.

Эмма долго молчала, но Люк ее не торопил. Наконец она произнесла очень тихим несчастным голосом:

– Не думаю.

Через неделю после свадьбы она начала беспокоиться. Через месяц – паниковать. Потому что с каждым днем ей становилось все очевиднее, что Генри нимало не заинтересован в ней как в жене. И даже просто как в близком человеке. Он женился на ней ради денег ее отца. Женился, потому что она была богатой наследницей с очень щедрым приданым.

К ней это никакого отношения не имело.

Нет, он ее не любил. Он соблазнил ее, всячески добивался, но как только приданое оказалось в его руках, а будущее было обеспечено обещанием еще больших денег, показал ей истинное лицо.

Возможно даже, что он испытывал к ней неприязнь все то время, когда расписывал, какая она прелестная и сладенькая. Возможно, содрогался от отвращения, шепча ей, как сильно хочет затащить ее в постель.

А потом пропало и приданое, и деньги ее отца. И все это ее вина. Не выйди она замуж за Генри, он никогда не связался бы с Роджером Мортоном. И состояние было бы в целости и сохранности. Чувство вины снова поглотило Эмму – чувство, давно ставшее привычным. Она сделала глупый выбор, и ее семья дорого за это заплатила.