из-под носилок, отполз в сторону, и, с трудом поднявшись, оперся на ненадежный склон карьера. Уже второй раз ему невообразимо повезло. Если он хочет вернуться домой, то искушать судьбу больше нельзя.

Лишний груз он тащить не будет. Да и что это был бы за подарок другу? Он вспомнил Саню: ему еще далеко до тридцатника, но у него уже залысины, а за покровительственной бравадой скрывается грусть человека, который уверен, что больше никогда не будет счастлив. И тут приходит он, Артур, и говорит:

«Привет, дружище, вот твоя мертвая невеста; кишки в животе уложены немного не по фэншую, но главное в человеке — душа».

«Закопаю-ка я ее прямо в этом карьере. Место приметное», — Артур прошелся вперед, и обнаружил довольно большой осыпавшийся участок склона. Вернувшись со складной лопаткой, парень принялся осторожно копать, стараясь не звякать о камни.

Час спустя он раскопал довольно глубокую пещерку в склоне, куда легко поместился бы труп вместе с носилками. Ему претила необходимость возвращаться к телу и приводить его в порядок, то есть, запихивать в него кишки, поэтому он тянул время, постоянно находя новый повод еще пару раз копнуть лопаткой.

Позади раздались шаги, изображение в очках странно помутнело. Артур резко развернулся, выставив перед собой лопатку, и по глазам ему ударил яркий свет. Сбоку поля зрения загорелся желтый светодиод — через пять секунд прибор должен уйти в защиту.

— Оба-на, ты че тут роешься, епта?! — раздался неприятный грубый голос.

Артур, запоздало закрывая ладонью объектив ноктовизора, ничего не успел ответить, прежде чем получил сильный удар в голову. Очки полетели вместе с головным креплением в одну сторону, а парень — в другую, прямо в только что выкопанный склеп. По шее и спине потекли холодные струйки песка.

— Эй! — свист. — Мужики! Зацените, че нашел! — издалека, судя по шагам, заспешили еще люди. Артура резко вытянули за ноги из ямы. В свете стоящего на земле керосинового фонаря он рассмотрел нависшего над ним оборванного вида бродягу. Со стороны носилок, даже не пытаясь бежать тихо, спешили еще двое — оба с фонарями. Они что, не понимают, что десять секунд спустя Черви их просто на куски разорвут? Что же, пока монстры будут убивать этих дураков, Артур попробует закопаться в подготовленную для Ани могилку.

Потянувшийся к нему бродяга получил по рукам лопаткой. Артур успел пнуть его в колено и развернуться, готовясь встать и побежать, когда на него с ходу налетел огромный детина и принялся месить парня ногами. Первый бродяга присоединился к расправе, стремясь тяжелыми ботинками разбить Артуру голову. Третий их товарищ, к счастью, оттолкнув в сторону детину, стал хватать за руки первого оборванца:

— Падажжи, падажжи, Фофан, не убивай так шразу. Мы же хотели шпросить, че он биксу нашу уволок! — шепелявый коротышка с лицом хорька, казалось, сам офигевал от своей смелости, пытаясь остановить взбесившегося приятеля.

— Да ты… да ты, Жека… — Фофан растирал ладонями искаженную злобой морду. — Ты все верно сказал. Спросить надо сначала за лярву эту. Убить еще успеем.

Детина же, кажется, права голоса не имел, бессмысленно крутя лопоухой башкой со скошенным лбом и приоткрытым ртом.

— А ну, хватай его, — скомандовал главарь, и пытавшегося отдышаться и пересчитать оставшиеся зубы Артура мгновенно скрутили и поволокли в сторону носилок. Даже сквозь разбитый нос парень почуял вонь, от которой, оказывается, уже успел отвыкнуть. Его бросили рядом с трупом.

— Слышь, ты кто такой, полупокер? — Фофан подкрепил вопрос ударом под ребра. — Хули ты к Чувырлу нашему полез? — Еще удар.

— Я… ай… я из Санатория, из Шахт, я сообщение получил… ай… маяк. Она меня вызывала.

— Кто тебя вызывал, ебанашка? Хули ты мне лечишь тут?

— Она вызывала. Я объясню… ай… подожди… она меня звала, показала, как ее найти!.. — только и успевал вставлять Артур в промежутки между ударами. Кажется, из Фофана получился бы очень плохой гестаповец — все его «клиенты» умирали бы раньше, чем успевали выдать информацию.

— Поштой, Фофан! Не бей его по голове! — вмешался Жека-хорек и снова попытался оттащить за руку совсем разошедшегося главаря.

— Да ты охуел! Место свое забыл? — кулак Фофана прочертил дугу в сантиметре от чудом успевшего отскочить Жеки.

— Падажжи, говорю! Парень-то, по ходу — летун! — закричал Жека, отбежав на пару шагов в темноту.

— Какой, нахуй, летун? Тебе ща будет влетун и в жбан, и в жопу. А ну, иди сюда!

— Да я тебе на пидора отвечаю, летун он! Бикса тоже шамое рашшказывала, что ее предыдущий, ну, шкет у наш был, пожвал, когда подох! — заверещал из темноты Жека. — Это Чувырло шебе летунов ищет!

Фофан остановился на полпути. Похоже, остатки разума вели отчаянную борьбу с природной отмороженностью. Безголосый детина в стороне тупо переводил взгляд с одного товарища на другого, кажется, понимая в этой ситуации еще меньше, чем Артур.

— Ладно, Жека, смотри. Ты клятву дал. Не дай боже он не летун — и ты проотвечался.

Хорек, опасливо обогнув главаря, просеменил к Артуру и потянул его за куртку.

— Да все равно нам пижда от Копченого, ешли завтра не будем в Мешке. Проебем Чувырлу — он вшем нам гланды через жопы вырвет, — разнылся Жека, стаскивая с Артура куртку и разгрузку. Под чьей-то ногой хрустнул основной модуль «Цемры».

— У-у, блядь, бесишь! — кулак Фофана, наконец, достал Жеку, но на этом ссоры между бандитами прекратились.

Довольно быстро жуткая троица обыскала все вещи Артура. Связав парню руки за спиной, бандиты потащили его на юго-восток, в направлении мертвого носферату.

Артур медленно приходил в себя от шока. То ли от боли, то ли от холода — ему оставили только штаны и джемпер — его тело сотрясалось крупной дрожью. С удивлением он смотрел, как бандиты размашисто шагают, безрассудно светя в ночь своими дурацкими фонарями, шаркая, гогоча и шумя. А Черви… они расползались перед ними, стараясь не попадать в круг света. Некоторые твари, кажется, даже не осмеливались вылезти из земли.

Как ни странно, ему стало даже как-то обидно за Червей. Да, они были чудовищами, они убили многих поселенцев, они не дают людям высунуть носа из убежищ. Но они были в некотором роде нормальной, законной частью Ночного мира. В отличие от этой гнусной троицы, нарушающей все возможные правила.

Он никогда не видел ночь такой: неровный купол, созданный желтовато-белым светом керосинок, выхватывал из темноты и раскрашивал ветви, деревья, камни — чтобы снова вернуть их мраку позади. Еще более непроницаемому, чем если бы света вовсе не было.

Для него ночь всегда была другой: или