Влияние «Канона» распространилось далеко за пределы Ближнего Востока и Европы. Китайский перевод появился в XIV веке, к этому времени индийцы читали его уже два века. Под влиянием Ибн Сины индийские доктора разработали целую систему «греческого» лечения, назвав ее «юнани» (по-индийски «греческая»), и краеугольным камнем этой системы выступал именно «Канон». В свое время медицина «юнани» была обогащена прямым контактом с работами Галена и Гиппократа, а также ар-Рази и ан-Нафиса, сохранив при этом гуморальную теорию[819], которую Ибн Сина перенял от греков. Даже сегодня в Индии существует ряд колледжей и госпиталей, специализирующихся на медицине «юнани», в дополнение к спонсируемому правительством Национальному институту медицины «юнани» в Бангалоре.

Возвращаясь к «Канону», необходимо отметить еще одну особенность великого дела Ибн Сины: его четкая структура отражает понимание автором области медицины в целом и ее места в системе человеческих знаний. Здесь современный читатель будет удивлен. В то время, когда ар-Рази считал медицину благородной и самостоятельной сферой знаний, Ибн Сина рассматривал ее лишь в качестве «производной и практической науки». И если ар-Рази видел медицину как суммирование и вершину познаний человека, то для Ибн Сины она была «недостойной включения в список теоретических наук»[820]. Единственным аспектом, в котором медицинская наука стояла выше, по мнению Ибн Сины, была гуморальная теория, хотя именно эта часть «Канона» кажется современному читателю наиболее устаревшей.

Такие взгляды поразили бы ар-Рази, он счел бы их «мракобесными». В отличие от Ибн Сины ар-Рази видел медицину как самоцель, благородное призвание, достойное уважения исключительно благодаря достижениям, а не положению относительно какой-либо структуры знаний.

В то же время Ибн Сина и ар-Рази принимали только те медицинские истины, которые можно было проверить в ходе наблюдений и экспериментов. Они оба соглашались, что диагностирование основывается на логике. Но там, где ар-Рази использовал индукцию, Ибн Сина отвергал ее. В одном месте «Канона» он противопоставил мнения «докторов» мнению «философов»[821], имея в виду, что последние работали на гораздо более высоком уровне благодаря их более сложным системам логики и аргументации. При всей заинтересованности Ибн Сины случаями, происходящими на его глазах, его основной интерес был сосредоточен не на конкретных болезнях и их лечении, а на теории гуморов и их связи с типами темперамента. Именно эта теория, по мнению ученого, является базой, на которой выстроены все медицинские знания.

Система взглядов Ибн Сины направлена вверх: от «физики», то есть естественных наук, к метафизике и религии. Ар-Рази, религиозный скептик и враг «платоновской бессмыслицы», получал профессиональное удовольствие от каждого случая, в котором принимал участие как лечащий врач. Ибн Сина, напротив, признавал, что лишь единичные случаи бывают поучительными, но считал их в конечном итоге эфемерными, в отличие от всеобъемлющих истин, лежащих над индивидуальным феноменом и за его пределами. Ар-Рази было достаточно того, что он работает в сфере медицины. Ибн Сина стремился стать кем-то большим, его привлекали более высокие области мысли. Эта благородная область, однако, имела отношение не столько к парадигме науки, сколько к самому бытию. Историк мысли Димитри Гутас видит в точке зрения Ибн Сины «злое наследие неоплатонизма» с его пренебрежением к конкретному и бесконечным поиском вечных и абстрактных форм, которые предположительно лежат в основе реальности и нашего представления о ней[822]. Конечно, такие убеждения Ибн Сины не были отражены в «Каноне», но они стали проявляться по мере того, как его интересы постепенно сдвигались от медицины в сторону философии, метафизики и религии.

В то время как Ибн Сина спокойно работал в Горгане, ситуация в Гургандже постепенно становилась напряженной. Визирь Абу Хусейн аль-Сахли, который, очевидно, являлся сторонником более активного противодействия Махмуду, попал в немилость к своему правителю и в 1013 году бежал из Хорезма в Багдад[823]. На следующий год от Махмуда Газневи пришло еще одно письмо в Гургандж. Ожидая скорого подчинения Хорезма, Махмуд потребовал, чтобы его имя, а не имя халифа Абу Аббаса Мамуна, произносилось по пятницам в каждой мечети державы.

Абу Аббас прекрасно понимал, что это ритуальное благословление светской власти (хутба) имело огромное символическое значение для населения так же, как и для Махмуда. Боясь далекого врага больше, чем своего народа, шах Хорезма объявил, что он намеревается выполнить просьбу Махмуда[824]. Это оказалось фатальной ошибкой, поскольку все дехкане, а также командующие войском пришли в ярость. Предвидев надвигающееся восстание, Махмуд отправил еще одно послание, на этот раз в форме ультиматума, в котором говорилось, что если Абу Аббас не сможет держать дехкан в узде, то он, Махмуд, вынужден будет сделать это за него.

Столкнувшись с угрозой восстания, Абу Аббас вновь обратился к Бируни, чтобы тот помог успокоить инакомыслящих. Бируни предстал перед разъяренными повстанцами с речью, которую современники охарактеризовали как красноречивую и льстивую[825]. Предложенный компромисс заключался в том, чтобы включить имя Махмуда в хутбу во всех городах Хорезма за исключением Гурганджа и Кята. Зная о жадности Махмуда, он также предложил отправить 80 000 золотых монет в Газни в качестве жеста доброй воли.

Бируни фактически выступал в роли визиря. Повелитель очень зависел от него, считая его единственным человеком, который может помочь избежать ловушки Махмуда. План Бируни состоял в том, чтобы в это противостояние вовлечь третью силу – Караханидов. Тюркский правитель этого усиливающегося региона поддерживал теплые отношения с Махмудом и скрепил их, отдав свою дочь ему в жены. Однако, если заглянуть глубже, Караханиды, Махмуд и хорезмшахи пытались поделить земли Саманидов. Эта борьба, в свою очередь, осложнялась тем фактом, что Караханиды сами были разделены на противоборствующие кланы, каждый из которых стремился заключить тайную сделку с Махмудом против других кланов. Все это не позволяло создать союз Караханидов и хорезмшаха против Махмуда Газневи.